Всё детство мы прожили у неё: старшая сестра и я. Мать с отцом развелись, когда мне было три года, и после этого отношения не поддерживали. Воспитывала только бабушка нас: и косички, и завтраки, и уроки... Жили бедно, конечно. Мама одна, и развалился Советский Союз... бедно жили. Я, естественно, после школы сразу быстрей работать (хотя училась очень хорошо). Потом приехала в Москву — и три года: пекарем, пекарь-кон-дитером...
Ну и как-то раз приезжаю в отпуск домой с Москвы.
А у нас из центра города, если чуть опоздаешь, автобусов нет — не уедешь. А я заболталась с девчонками и припозднилась. Смотрю: машина стоит, там знакомый парень за рулём, как раз с моего района.
Подхожу: «Андрей, довезёшь?»
А с заднего сиденья: «Ой, Тань, это ты что ли?» (Меня же в городе редко видят.) Я говорю: «А там кто?»
И выходит такой высо-окий парень. Я говорю: «Это ты, что ль, Лёшк?!»
А мы учились с его старшей сестрой в параллельных классах.
Он так для меня всегда и был — младший братик моей подруги. Он ещё тогда маленький был росточком, а ещё он ушастый у меня, курносый, смешной... И на три года младше — я его никогда и как парня-то не воспринимала. А он всю жизнь был влюблён. Бегал на дискотеку, смотрел, с кем я танцую... Ну, мы смеялись, естественно... не то чтобы зло смеялись, а так: «Ну ла-адно!» — поцелуешь его в щёчку подойдёшь, за ухо потреплешь... Ну, чтобы не обижать... И тут смотрю: вырос так, возмужал...
Довезли — а я проболталась по дороге, что завтра еду к бабушке в баню.
А это опять через весь город в другой район. У нас город растянутый Чебоксары, автобусы ходят редко, и на весь город одна автостанция. Так он с самого утра — в рубашечке, в брючках, весь такой накрахмаленный... А я только часов в пять вечера собралась.
Встретил меня как ни в чём не бывало: «Привет-привет! Погуляем на Волгу?..»
Потом только признался, что с самого утра там торчал. Ждал, когда я уже поеду-то через автостанцию эту...
И как раз у него день рождения — двадцать лет. База отдыха, всё: бассейн, Волга... Ой, столько было шашлыков, столько водки!.. Помню, двадцать шестого апреля шёл снег — а мы всей толпой в Волгу!.. И девчонки тоже, и все... Один такой толстый у нас в компании, самый последний заходит и про себя говорит: «Чё как дурак лезу?..»
А все кричат: «Кто не купается, тот не пацан!»
«Ну, я чё, не пацан, что ли?» — думает про себя. Короче,
тоже скупнулся...
Потом кто-то надоумился ворон стрелять. Поехали домой за ружьём — их там пьяных милиция скрутила... То есть люди-то, в принципе, просто ехали ворон пострелять — но то, что в пьяном состоянии, и с оружием... Приезжают с фингалами — без ружей, с набитыми мордами...
На третий день просыпаемся — все в одном номере. Человек нас... сколько... пятнадцать, наверное, было — как там все уместились?..
Просыпаемся утром, глаза открываем — стучится кто-то, то ли охранник, то ли кто: «Ну вы чё? — говорит. — Собираетесь уезжать-то? На ночь сняли, — говорит, — а неделю уже тут гуляете...»
Мы такие: «Да мы б уехали, да не можем встать с будуна...» Он: «Ну щас...» — и приносит ведро берёзового сока ледяного!
Мы все: «О-о-о-о!.. давай!..» — черпаем... Уже и водка опять пошла, и мужика этого тоже с собой... Очень круто мы погуляли.
И вот, получается, двадцать пятого был день рождения, а где-то с двадцать седьмого пошла у нас совместная жизнь. Он привозит меня в деревню к себе домой: «Вот это моя жена будет». Я от стыда в огород сразу с Ольгой (с сестрой его), травки полить: в дом-то стыдно зайти... Ну как это: не замужем, нерасписанные, а он меня «женой» привёл? Даже в глаза стыдно было смотреть. И тут свекровь говорит: «Ну, идите в баню». Я помню, пот по спине полился: «Как так? сразу и в баню зовут...» Стыдно было, конечно.
Но он-то меня женой называл, а я-то его мужем — нет. Думала: надо ещё посмотреть на него... Проверяла.
Полгода мы не расставались, всё вместе делали... Помню, «ГАЗоны» из Нижнего перегоняли. А это ж трясёт, блин, до невозможности: приедешь, потом ещё сотрясение мозгов неделю лечишь...
Лес валил — я ему орешник рубила. У нас в Чувашии такие были дубравы! Сейчас-то уже не осталось: первый ряд леса — заходишь и пустота. Один орешник растёт, липки, осинки... Когда дали лесхозу свободу — всё сразу и повырезали.
Тогда делали как? кто хочешь, идёшь в лесхоз, покупаешь делянку. Тебе лесник помечает деревья, определённое число квадратов. А к лесу этому ни дороги, ничё: на «ГАЗонах», на «Уралах», с этими буксами— ну, вечно застрянет чего-нибудь, то дождь, то грязь... Потом надо эту делянку вычистить от орешника, выкорчевать все пни... И потом только дубы — распиливали, вывозили и продавали кругляк.
Сучки и орешники шли на дрова — и дубы, которые с кольцами. В семьдесят восьмом году много дубов замёрзло в Чувашии, и они с гнилыми кольцами. Там буквально миллиметровый слой, но когда пропускаешь на пилораме — на месте этих колец просто ломается доска. Поэтому с кольцами — тоже на дрова идёт. Таскали с ним и орешники, и дубовые плашки... все говорили: «Какая у тя невеста, какая у тя подруга!» А он хорохорился: «Это моя жена, а не подруга!» Ну чтоб не зарились...
Он у меня простой, работы-то не боится. На свадьбу надо было заработать — а там в Чувашии вообще работы нет. Он у меня вон и лес рубил, и навоз продавал, и жмуриков возил... В похоронном агентстве работал. Звонишь: «Чё делаешь?» — «Да со жмуриком в лифте едем!» Он же большой: тащить на девятый этаж не будешь. Поставишь его... ( смеётся) Они там их как людей уже не воспринимали: «жмурики» и «жмурики»...
Навоз тоже продавал: лето, а у нас везде огороды, ажиотаж... Они там вдвоём с напарником лопатами нагребут: машина — семь тыщ! В общем, очень выгодное дело. Напарник потом свидетелем был на свадьбе. В костюме... Выпил, обнял его, и на весь зал: «Ну-у, продали мы с тобой говни-ищ-ща!» Мой — покраснел весь, позеленел: «Ты что? Тихо! Тихо!»
А после свадьбы сидим с ним думаем, куда поехать? Поедем на юг — вернёмся ведь без копейки. Здесь в Чувашии работы нету пока... А, думаем, айда на север!
Взяли по чемодану, свекровь нам засунула валенки, серые с галошами — север же едем покорять!.. Пересадка в Тюмени, а у нас этот баул с валенками лопается! На дворе сентябрь месяц, даже август ещё, по-моему... Женщина рядом сидит: «Да-а, молодёжь, серьёзно настроились...» Так смеялись...
Приезжаем в Сургут, вылазием на вокзале: чё делать, куда идти? С чемоданами... Пошли, а там и домов-то жилых нету: стройки только, и пустота. Пошли по остановкам объявления искать. Сняли у каких-то додиков комнату... Ну додики, алкоголики. Её «Стюардесса» звали... свои местные собутыльники. Она когда-то была стюардессой. У неё такой пятый размер груди, и она всё время ходила в халате, чтоб было видно... богатство. Болтушка была-а! Когда пьяная — она заколебёт. Пристала к нам в первый день с разговорами, болтает-болтает — а мужик ейный подходит, со спокойным таким выражением лица за волосы её — бдыщ! лбом об стенку: «Дом-мой, я сказал... Чё молодым надоедаешь?» У нас такие глаза вообще...
А как-то раз захожу — Стюардесса мясо варит. А у неё в жизни мяса не было в холодильнике.
«Блин, ты чё, — говорю, — моё мясо?!» А я только вот на последние деньги купила... Она такая: «Это моё...»
Я говорю: «Какое твоё? Если только крысу поймала где-нибудь!..»
«Ну ла-адно, чё ты...» — вытаскивает это мясо варёное из кастрюли, шмяк, отдаёт мне. Простая такая, вообще! Но с другой стороны, не вредная...
Прожили мы у неё первый месяц. Денег-то поначалу не было, работы тоже, что делать? давай чай пить!
Варенье доели — пьём просто чай с сахаром.
Потом сахар кончился, без сахара пьём: чай, чай, по пять
раз в день только чай...
И гулять ходили. Денег нет — только прогулки по воздуху. Идём, мойговорит: «Так пива хочется...» Вдруг смотрим: полтинник валяется! Он голову поднимает, кричит: «Гос-поди-и! Спасибо тебе-е!» И — бегом в киоск за пивом! Мне жрать хотелось — ему выпить...