Сергей Овчинников
Обращение Вити Кошеля
Написано от руки и от сердца
Обращение Вити Кошеля
Рывок! Пуговицы, заботливо укрепленные аккуратными стежками, с треском поотлетали и осыпались в пыль тротуара. Колька провалился вперёд, но сбил захват и устоял. «Эх, надо было первым!» Он едва успел нырнуть под летящий прямо в глаз костлявый кулак вихрастого противника, сцепляя руки в таран, как учили. Толчок в грудь всем своим воробьиным весом. Соперник – старше и тяжелее – покачнулся и на миг тормознул, не готовый к отпору. «Поджать левую и, не расцепляя…» Правый Колькин локоть по короткой дуге прилетел и чавкнул в массивный нос Толяна, свернув его на бок. Толян заорал! Густо брызнуло алым! Потекла, побежала горячая быстрая юшка! «Ну может теперь эти с Дмитровки в следующий раз не сунутся!»
Поколачивали там пацана часто, поколотили бы, наверное, и теперь, если бы не хитрый удар, что показал ему Витька К’ошель. Тот имел множество синеватых наколок и простую науку:
– Бей первым, Колюнь! Второй номер может не встать!
Колька, хоть и не догонял ещё, что делает рядом с мамкой этот субъект, но уроки впитывал с жадностью голодного беспризорника!
Колька пристально глянул на свиту Толяна – охотников продолжить не нашлось, и он нарочито медленно подобрал пуговицы, сдул пыль и зашагал к дому. Правда, увидев в конце улицы военного с вещмешком, не удержался и припустил.
– Дядь, а вы с какого эшелона? – Выпалил он, запыхавшись, шаря глазами по плечам, чтобы определить звание, но погоны отсутствовали. Плотно заросшее лицо, с ног до головы одного цвета – серого от пыли, будто проделал весь путь пешком. Колька по привычке вгляделся, но черты лица не узнал. Это был опять совершенно незнакомый солдат.
– Я не с эшелона, я своим ходом. – Ответил тот, остановился и посмотрел на Кольку странным затуманенным взглядом, словно думал совершенно о другом.
Колька хотел ещё спросить, но уже наткнулся, напоролся на этот тоскливый, полный горечи, взгляд, скорее отвернулся и пошёл прочь.
– Завтра с утра поезд будет. – Крикнул ему в спину военный. – Сказали, последний.
Колька вздрогнул и, не оборачиваясь, прибавил шаг.
***
Во дворе Колькиного дома на лавочке за пустующим доминошным столом сидел парень в двубортном шоколадном костюме в тонкую полоску. Воротник кремовой рубашки лежал поверх на манер дорогой салфетки и усиливал источаемый гражданином запах послевоенной московской парикмахерской. На вид лет тридцати или чуть больше. Вьющиеся каштановые волосы аккуратными волнами сходили почти до плеч. Правильные черты лица немного нарушал шрам на левой щеке. Колющий и режущий взгляд говорил о вероятном наличии не менее острого предмета в одном из карманов обладателя. В руках он держал газетный кулек, полный крупных черных семечек. Он молча кивал, время от времени проходящим мимо жильцам, ловя на себе почтительные взгляды. Впрочем, взгляды случались и презрительные. Этих он не замечал.
– Витюнь, пошептаться бы. – Двое возникли внезапно. Серым цветом своих пиджачишек и кепок они почти сливались с блеклой пыльной обстановкой. Хотя, рядом с броско одетым Виктором меркло почти всё.
Отошли втроём.
– Цацку с брюлями у интендантского офицерика ты взял? – Сходу начал тот, что повыше в кепке, закрывавшей пол-лица. Помельче, с виду подручный, семенил кругами, то и дело оглядываясь.
– А что за интерес? Всё, что брал, так то моё! А цацку не помню – мож и брал. Или я что-то вовремя не занёс? – Виктор смотрел на визитера сверху вниз, сунув руки в карманы брюк.
– Витя, постой. К тебе предъяв никаких. Ты марвихер почётный, хоть и залетный. Малявы за тебя все чистые.
– Ну успокоил, Григорий! – Виктор зло оскалился.
– Но полковник тот непростым оказался, да и вещица фамильная. – Гриша изобразил подобие улыбки.
– У интенданта фамильная? Не смеши! Там немецкие клейма. – Вскипел Витька и понял, что язык подвёл.
– Ну, я же говорю, что ты. – Григорий довольно ухмыльнулся. – Значит слушай. К папе от МУРовского начальства приезжали. Цацку надо вернуть. Ты её не продал. – Гриша хмуро покачал головой. – И уже не продашь! Сроку день.
Виктор молча играл желваками.
– Ты же у нас воевал. – угрюмо продолжил Григорий. – Сдохнуть не боишься. Маруху твою накажем – учти. Вечером в семь у Даниловского, короче, и пацаненка ёйного захвати.
Виктор помрачнел.
– Понял? Ответа не слышу!
– Приведу.
***
Во двор Колька входил королём! На лавочке снова в одиночестве сидел Витька, лущил семки, щурился на ярком солнце и смотрел теперь выжидательно на медленно приближающегося пацана.