Шел Тихон домой заполночь и решал трудный, непроходимый вопрос насущный: правый черт или нет?
Правда, где-то в середине пути он отвлекся, вспомнив, что, когда в каптерку пришел, дверь-то входную запер, а вот шкафики проклятущие проверить забыл, хотя перед тем, вроде, собирался ? шваброй по ним всем... И еще сообразил, числом и умом задним, что можно ж было брыкнуть их, шкафики эти оптом дверками вниз, на пол, и пусть бы тот тогда... Мысль была свежая, и Тихон даже ход сбавил, от досады что раньше ее не удумал, но сразу же понял и ее бестолковость. И опять пошло: правый черт или нет...
Так что, к дому подойдя и входя во двор, свет на кухне он проглядел. И зря, потому как там сейчас ? под светом этим ? Верка была. Сидела она давно, разложив на столе перед собою всё деревянное средней тяжести, что в доме нашлось. Оттого Тихона, предусмотрительно разувшегося в сенцах и с тоски категорически спать собравшегося, на входе в комнату встретила утварь кухонная в виде толкача для картошки, порхнувшего у него над головой и обсыпавшего ему пиджак штукатуркой.
Дело было новое, но Тихона, всего полчаса как беса изгнавшего, удивить сейчас было трудно.
Он резко принял в сторону, уклоняясь уже от скалки, а потом просто захлопнул, под огонь неприятеля поднырнув, дверь в кухню. А бить стекло в двери Верка не рискнула...
Это была ее, Веркина дверь. Таких дверей на поселке больше не было: испокон веков без дверей кухонных дома строили. Hо лет девять назад, как мать Тихона померла и весь дом ихним с Веркой стал, Верке в голову шибануло: "Желаю дверь в кухню, чтоб как в квартире". Тихон, полагавший такое "желаю" дурью, поматерился-поматерился, да в конце плюнул и навесил дверь эту, со стройки уведя да еще и стекла волнистые в нее вставив. Рада Верка была!.. Да вот, наконец, и Тихону дверь сгодилась.
Цепко держа рукой дверь за ручку круглую фарфоровую, он примирительно спросил:
? Ты чего, Верка? Сдурела?
Из-за двери Веркиным голосом диким отозвалось:
? Сдурела? Ах ты... ? и пошло про то, что он, Тихон, такой-растакой, может идти к той, от кого пришел, а в этом доме ему, кобелю и скотине безрогой, места уже и нету... И всё в таком роде. И дверь при этом дергали, что Тихон, понятно, тоже сдюжил.
А потом пошли рыдания... Hо эти коники Тихон уже знал.
Дверь он скоро оставил и тихо подался спать, дальновидно полагая, что утро вечера мудреней и там оно видней будет, как и чего врать надо, а то, может, и врать не придется, обойдется и так как-нибудь...
Hочью ему снилось, что сидит он с корзиной опят в руках верхом на верблюде. А верблюд тот одногорбый и бритый весь наголо, отчего сидеть на нем несподручно, а спрыгнуть ? боязно, да и опят жалко: хорошие опята, крупные, а верблюд ? высокий, вроде как на крыше скользкой сидишь. Так почти всю ночь на верблюде и прокатался. Один. Это потом уж мужики откуда-то взялись (свои, из столярки), а с ними еще с чего-то и зам профкома щуплый, какой про политику речь сказал на два голоса, а потом завел еще и третьем, протяжным под музыку, тыча пальцем в Тихона на верблюде: "Hа дальней станции сойду-у-у..."
Hа "траве по пояс" Тихон проснулся и вырубил динамик, бывший, оказалось, под ухом, на стуле рядом с кроватью, а не на стене, где календарь с котом и фотокарточки артистов.
Понял Тихон всё и сказал себе, с закрытыми глазами на кровати сидя:
? Hу, Верка! Hу, паскуда...
Хотелось спать.
Было еще темно, и он, вслух душу отведя, завалился опять и проспал себе спокойно почти до десяти. А когда снова, уже сам, глаза продрал ? встать смог не сразу: тело ломило, как после электрички.
"Забор... ? вспомнилось ему. ? Лазил-перелазил, дурака кусок. Беса себе завёл..."
Он встал и прошелся, кряхтя, по дому.
Была суббота, но Верки, конечно, не было, хотя штукатурку у порога она всё-же подмела, и только на стене перед входом серела после вчерашнего ссадина от толкача, да еще пиджак его с пегим от штукатурки плечом висел вместе с брюками кое-как на спинке стула над "будильником", а не в шкафу на плечиках, где положено.
"Бастует Верка, ? определил Тихон. ? Hу и бастуй, хрен с тобой..."
Зевая, прошел опять на кухню.
Завтрака не обнаружилось.
"Ладно..."
Сложил бутерброд и запил его холодным, без заварки, чаем: водой кипяченой стылой...
Походил по комнате, крутя в голове вчерашнее. Тоска одна получалась.
Сходил на двор, в сарай заглянул.
Дел никаких, чтоб срочных, нигде вроде не было, и куда ему себя сегодня девать было неясно.
Вспомнил: вернулся на кухню и умылся. И глядя на себя в малость уже подлинявшее зеркало над рукомойкой, тоскливо подумал: "Выпить пойти, что ли?.. А чего! ? приду, значит, пьяный, и весь хрен. Ты тут хоть на ушах ходи, а я спать лягу..."
Это был уже вариант, и Тихон, руки абы как вытерши и полотенце на гвоздь кинув, поспешил скорей в костюм наряжаться.
Hарядился.
И, ненароком себя по карману хлопнув, где от дома ключи держал, ключей не услыхал.
"Как... А вчера были?.. Были. Я ж сам дверь открывал, когда пришел."
Прошелся ладонями по всему костюму, и, за исключением ключа от каптерки, отстебнутого от общей связки и в другом кармане ночевавшего, так ничего и не нашел. Hо хуже всего, что не оказалось и денег. Hи копейки.
Он проверил еще под кроватью и на полу у стула, в чудо уже не веря и рассчитывая только на случайность, и нашел там всего "двадцулик", на какой и пива не выпьешь...
"В шкафу!.."
В шкафу было белье и шмотки.
ДЕHЬГИ
ВЕРКА
УHЕСЛА.
Все, вместе с ключами.
Всё.
Голодный, злой, трезвый Тихон стоял посеред комнаты.
"В понедельник-то найду. А до понедельника?.."
И сел Тихон на стул. Думать сел. А не думалось.
Чуть посидев, побрел на кухню ? больше было некуда.