Сначала Илья ничего не заметил, кроме веса старика. Сам он был парнем крупным, и это далось ему без труда, разве что дышать было не очень удобно. Он старательно качал воздух, и ему представлялось, что он раздувает меха горна у сельского кузнеца Борыни в его кузне. И, совсем как в кузне, ему становилось жарко. «Настой Веждин, верно, по жилам бродит», – решил Илья, но скоро понял, что дело не только в настое. Старик лежал сверху тихо, не шевелясь, только было слышно его дыхание, не по-стариковски мерное да мощное. «Старик-то, верно, волшбой промышляет», – успел подумать Илья, и тут его окатило настоящим жаром. Он сбил дыхание, но Вежда, который и уснул будто, сейчас же негромко, но твёрдо напомнил:
– А ну дыши!
Первая волна жара немного ослабла, но Илья понимал, что это ненадолго, и продолжал старательно вдыхать свежий предгрозовой воздух и ещё подумал, какой Вежда молодец, что догадался выставить окна и оставил открытой дверь, иначе здесь было бы совсем нечем дышать. Но скоро от этих мыслей не осталось и следа: Илья почувствовал себя в кольце огня. Он ощущал его повсюду, и ему даже показалось, что баня по-настоящему загорелась и пора спасаться, а не творить колдовство дальше.
– А ну не шебуршись! – долетел до него натужный голос Вежды. – Путём всё. Знай дыши!
Но жар не отступал. Илья хватал ртом воздух, и ему нестерпимо хотелось поджать руки, до которых добирался бушующий кольцом огонь. Он не мог даже посмотреть на сторону, чтобы удостовериться, что огня нет – лицо было втиснуто в дыру на лавке. И от этого ему казалось, что обманывает его Вежда, и что баня занялась на самом деле. Тут он услышал совсем близкий удар грома и решил, что молния ещё раньше угодила прямо в баню, и дела действительно пло́хи. Сосредоточенно дыша, он скоро потерял счёт времени, и ему уже казалось, что он на самом деле в Борыниной кузне раздвигает могучие меха, и сам кузнец Борыня орёт ему от горна, что, мол, давай веселей, не спи, мол! И он, обжигаясь, всё ворочал меха, и ему становилось всё жарче, и пот уже заливал глаза, и хотелось пить, а ещё пуще – бежать из кузни, бежать прочь, к ледяной реке, под струи бушующего за стенами ливня. Но он не мог, ведь кузнец на него надеялся, кузнец ковал что-то очень необходимое, нужное, горячо ожидаемое им, необходимое прежде всего самому Илье. Ведь это он кузнеца попросил об этом, в его помощи он так нуждался. И поэтому Илья старательно терпел невыносимую жару и качал рукоятку мехов, качал, качал…
И вот уже исчезли стены Борыниной кузни, снесло их, но не бушующим ливнем, а гигантским кольцом огня, по сравнению с которым огонь в кузнечном горне был слабым лепестком. И понял Илья, что настала пора ему спасаться, что ждёт его погибель, да только не мог он двинуться с места, потому что не было у него ног. И вспомнил Илья, что он калека и в самом деле не может никуда идти, а ещё он посмотрел вниз, но даже и ног своих немощных не увидел – не было их у него. Лежал он беспомощный на полу в кольце огня, и не было ему спасения. Он хотел было кричать, но и для крика не осталось у него ни сил, ни даже воздуха. Сгорел весь воздух, лишь тонкая его струйка ещё добиралась до Ильи неведомо откуда, только ею одной был он ещё жив.
А кольцо огня всё сжималось, подбиралось всё ближе, вот уже Илья весь был в его власти и хотел только одного: чтобы сознание вовсе покинуло его и он не чувствовал этого жара. Но мысли всё метались в голове, как выводок мышей, застигнутый на гумне котом, всё доносили до Ильи страшные ощущения, будто неумолимый огонь уже добрался до него самого, и уже не только ног не чуял Илья, но и руки будто превратились в пепел, и жёг огонь его спину, проникал в самый хребет, и не кровь теперь текла в лоскутах его жил, а пламя. И грозно и оглушительно гремел огонь, хохотал, пожирая Илью.
…Удар чего-то плотного, но невероятно приятного вернул его из жуткого забытья. Илья вдруг вспомнил, что ему нужно дышать ровно и глубоко, и втянул в себя воздух. И сейчас же закашлялся. И открыл глаза.
В предбаннике было темно, а снаружи бушевал страшенный ливень, и не огонь вовсе хохотал там, а сам Перун рвал густые чёрные тучи, полосуя их истошными сполохами своих молний.
Рядом с Ильёй, лежащим уже почему-то на спине, стоял мокрый лоснящийся Вежда в одних портах и с бадьёй в руках.
– Очухался, что ли? – спросил он, глядя на Илью. – Или ещё окатить?
Илья с натугой дышал, стараясь не закашляться снова. Тело болело всё, будто его отколотили со всех сторон сразу.