– А то, что кашу эту невидимую вы не полными ложками в себя запихиваете! Едите-то вроде едите, да по полмиски, почитай, оставляете нетронутым. Матушке Славе такое понравилось бы с её кашей?
Илья покрутил головой.
– То-то же! Так что ешь да помалкивай. Глубже ешь! – улыбнулся Вежда.
Медленно да помалу, но Илья уже ходил по двору сам, вставив под мышки пару ловко сработанных Веждой подпорок. И вот теперь уже сам собой облетел село слух о подвиге перехожего старца, получившего временный приют у Чёбота со Славой. Стали приходить не столько удостовериться в том, что покалеченный два лета тому назад Чёботов парень поднялся на ноги, сколько подивиться на старого чудодея. Заходили в избу, робели, если Вежда был там, да мялись у порога, пялясь на него во все глаза. Вежда лишь здоровался с ними и более не обращал на вошедших никакого внимания. Но тут всегда выручал либо Чёбот, либо Слава, без устали делившиеся своей радостью с гостями.
В доме, где долгое время царила скорбная тишина, напитанная слезами, теперь было совсем по-иному. Чёбот со Славой не то чтобы стали прежними, какими были до того бедственного набега печенегов, они будто вовсе стали моложе на десяток лет. Если Чёбот и вообще-то был мужиком немногословным да не слишком улыбчивым, то теперь его было не узнать – то с соседом на улице остановится побалакать о том о сём, то Славу озорно шлёпнет пониже спины, покуда никто не видит. Да, кстати, и было отчего – Слава похорошела, исчезли куда-то морщинки, появившиеся было у переносья, походка стала легче, будто у девки незамужней да ещё не рожавшей. Словом, вернулось в дом простое людское счастье.
Илья скоро стал ходить без Веждиных подпорок, но ноги были ещё слабыми: после особенно усердных хождений по двору, а то и по улице – уставали. Переждав ставшие ему теперь привычными иголки, он торопился скорей подняться, но Вежда удерживал, велел ещё полежать да «себя послушать». Как-то старик, давая понять, что уже можно подыматься, насмешливо спросил Илью:
– Ну, и что «наслушал»?
– Силушку чую богатырскую, – в тон ему огрызнулся Илья, и они оба захохотали.
Селяне тем временем осмелели да стали ходить на поклон к Вежде за подмогой от недугов. Слава богам, в селе особенным ничем не маялись, калек боле не было, не считая одноногого мастера плести лапти да сухорукого деда, что уже давно насушил дровишек для своего последнего костерка. Чаще всего Вежда и не ходил никуда, просто спрашивая занедужившего о его хвори, но вовсе даже, как казалось тому же Илье, не слушавшего ответ, но смотревшего куда-то сквозь человека странными пустыми глазами. И не успевал очередной, животом скорбный проситель закончить своё унылое повествование, как Вежда перебивал его, говоря прийти назавтра, а то и сразу приносил из своего уголка нужное снадобье.
Случилось Вежде вместе со здешней бабой-повитухой и дитя принять. Послали за ним ночью, а уже утром он вернулся и, улыбаясь, поведал домашним:
– Двойня. Ну и тесно им там было, одна деваха пуповиной так и обвилась. Да обошлось: и матушка здорова, и девоньки.
А однажды пришла к Вежде молодуха со своей бедой: жили они с мужем вместе уже третий год, но деток так и не было. Уж чего только не пробовали, всё впустую. Вежда посмотрел в печальные, мокрые глазищи красы-девки, улыбнулся да и погрузился, как и всегда, внутрь страдалицы своим пустым взглядом. Нахмурился, головой покачал да и велел ей позвать мужа. Молодому детинушке, нескладно разглаживающего непослушные вихры, Вежда, лишь увидев его на пороге, сейчас же сказал:
– Вот, стало быть, в чём загвоздка.
Потом разложил его прямо в светёлке на сундуке, заставив «дышать ровно».
– Грунюшка, робею я, – прогудел детина жене, стоявшей тут же и с тревогой наблюдавшей за Веждой. Старик сейчас же отозвался:
– Цыц! Робеет он! А на землице сырой да на камушке в лесном бору посидеть не робел?
– Дак ведь я… – испуганно прижал было к груди ручищи изумлённый муженёк, да Вежда оборвал:
– Цыц, говорю! Смирённо лежи.
И, положив обе свои ладони на живот парню, замер. Вытерпев недолго, детинушка оглушительно прошептал своей Груне:
– Чего это он, а, Грунюшка?..
Вежда поднял голову, убрал одну руку с живота да как щёлкнет парня по носу – тот так затылком по крышке сундука и грохнул с перепугу. А старик, возвращая ладонь обратно на живот, сказал молодухе:
– Придержи-ка, свет-красавица, своего бычка, чтоб не мычал да лежал смирно, не бодался.
Отпустив скоро пузо молодцá, Вежда наказал Груне прийти ввечеру да забрать снадобье, которое он к тому времени приготовит.
– А ты, пахарь, как примешь отвар, не спеши трудиться на своей жене. Обожди до новой луны. Понял ли? – спросил Вежда оправлявшего рубаху муженька, да, махнув рукой, оборотился к молодухе: – Слыхала, Грунюшка? Не подпускай этого олуха до себя, как я велел. А вот по сроку и начинайте. Ясно ли?