– Я не хотел надругаться над твоей властью, Владимир, ибо распоряжаюсь только собственной жизнью. Но покуда я жив, не станешь предавать богам в жертву людские души ни ты, ни иже с тобой! – глаза Святогора больше не были насмешливыми, но горели ясным холодным огнём. – Возьми сих разбойников с собой в Новгород и продай там хоть на эллинские галеры, хоть на варяжские ладьи, хоть отпусти на все четыре стороны – мне до того дела нет! Но не предавай их бессмысленной смерти – об этом лишь прошу, князь! Дай мне в том своё слово, и больше я не стану поперек твоего пути.
Над толпой повисла небывалая на таком сборище тишина, нарушаемая лишь потрескиванием позабытого костра, уныло догоравшего у алтаря. Княжич обвёл взглядом замершую толпу, воинов, сидевших на траве у ног Святогора, мокрого жреца и остановился на Добрыне. Дядька еле уловимо кивнул племяннику, подсказывая верное решение. Святославич повернулся к Святогору. За его спиной у алтаря были видны два разбойника, в заклад которых он ставил свою жизнь. В душе княжича, где ещё недавно бушевал огонь гнева, было пусто, но и спокойно. Он уронил лук под ноги. Все смотрели на него. Его лицо было бледным, но никак не растерянным теперь. Он уже принял решение и даже не заботился о том, что это решение будто бы было ему навязано. Он сердцем почуял правду, творившуюся сейчас на этой заповедной поляне у капища, и знал, что впредь не сможет уже отправить людей в жертву богам. И тогда он сказал негромко, но твёрдо, и все, до самого глухого старика в толпе, поняли его слова:
– Даю слово.
Святогор поклонился княжичу, облачился в платье, оставленное на траве, подхватил оружие и, сев на коня, всё это время терпеливо стоявшего неподалёку, тронулся прочь с заповедной поляны. Задержавшись у пленных, сидевших на земле и понемногу приходивших в себя, он сказал на незнакомом языке несколько слов, обращаясь к одноглазому. Тот посмотрел на своего спасителя тупо, как оглушённый. Святогор повторил, и разбойник устало кивнул: с ним говорили на родном языке, и тяжёлый, как видно, смысл, добрался до его разумения. Святогор ударил пятками коня и вскачь поехал по пустой деревенской улице. Одноглазый вместе с селянами провожал его широко распахнутым оком, покуда он не скрылся вдали.
Добрыня подошёл к разбойникам и спросил одноглазого по-варяжски, пытаясь узнать, что сказал ему Святогор. Тот ответил, стыдясь заглянуть в глаза Добрыне. Тот кивнул и повернулся к воинам, угрюмо приводившим себя в должный вид:
– Снарядите этих для похода, – он небрежно кивнул в сторону пленных, – и тотчас выезжаем.
Княжич подошёл к жрецу, уныло стоявшему в стороне. Тот думал о чём-то своём и выглядел как побитая собака. Владимир сказал:
– Ты сам видел силу слов этого человека, жрец. Стало быть, жертвами для богов ты изберёшь животных. И не говори, что человек, назвавшийся Святогором, нарушил обещание.
Жрец поднял глаза, и княжич увидел в них злобу и поруганную честь. Он стащил с себя высокий убор, хотел было бросить оземь, но передумал и только сказал сквозь зубы:
– Никогда ещё славянских богов не унижали так, как ныне. И месть их будет страшна. Ты ещё сам будешь молить их о пощаде!
– А ну, думай, что глаголешь! – устало, но грозно ответствовал Святославич. – Человек, назвавшийся Святогором, доказал правоту своих слов – или скажешь, что слова его были пустые?
Спорить со жрецом дальше Владимиру не хотелось. Всё это казалось ему сейчас глупым да никчёмным. Не сказав больше красному от гнева и стыда жрецу ни слова, он вернулся к дядьке. Тот смотрел на него испытующе.
– Зря не гляди. Дырку прожжёшь… – буркнул ему Святославич. Добрыня промолчал.
Когда уже княжич с Добрыней во главе отряда собирались трогаться в путь, увозя с собой на одной лошади двоих разбойников, к стремени Святославича подошёл староста. Княжич вопросительно на него посмотрел. Староста поклонился и спросил:
– Не уразумел ли ты слова, что сказал Святогор разбойнику?
Добрыня усмехнулся и ответил:
– Он сказал: «В другой раз не заставляй ни богов, ни людей быть свидетелями твоей глупости. Не умеешь воровать – не берись».
А когда отряд ехал лесной дорогой, Святославич негромко сказал Добрыне – так, чтобы слышал только он:
– Святогор твой… Тяжёлый человек для этой земли. С трудом она его носит…
– Ой ли? – отозвался Добрыня. – До сих пор носила. Долго он бродит по землям – нашим ли, чужим.
Княжич вздохнул и молвил:
– В одном он прав, дядька… Людских жертвоприношений больше не будет. Тут я вместе со Святогором…
Добрыня промолчал, но про себя горячо согласился с племянником. Довольно было крови на славянской земле меж людьми, чтобы ещё лить её ради богов.