– Пальцы береги! – первое, что проорал ему тот, когда они в первый раз установили лестницу: по перекладинам топали сапоги взбирающихся на стены. Илья держал вздрагивающую лестницу, стараясь разглядеть что-нибудь сверху.
– А ну, башку не задирай! – рявкнул Хвощ. – Стрелу словишь!
В подтверждение его слов в утоптанную землю у ног Ильи вонзилось сразу две неприятельские стрелы. Кругом слышался ор атакующих и свист стрел. Кто-то уже кричал от боли, звал кого-то, ругался. На землю под стеной ухнуло что-то тяжкое, жутко хрустнувшее. Илья взглянул, и у него сжалось сердце: это был воин, только что карабкавшийся по лестнице. Скоро упали ещё и ещё. По кольчуге Ильи лязгнула стрела, и тут лестница дрогнула очень сильно и стала падать навзничь. С нее посыпались вниз те, кто успел взойти на несколько ступеней вверх. Илья запрокинул голову и увидел, как защитники крепости длинным шестом отпихивали край лестницы.
– Отпускай! – крикнул Илье Хвощ, и только тогда Муромец разжал пальцы. Тут же на него сверху кто-то упал, сшибив с ног. Илья поднялся и кинулся было узнать, цел ли упавший, но Хвощ рявкнул:
– Не теперь! Хватай шест, будем лестницу подымать!
– Вдвоём не сдюжить! – сказал Илья, подхватывая жердину.
– Они помогут! – указал Хвощ на воинов, готовых лезть на стены и спешащих к ним.
После третьего падения лестницы Илью с Хвощем обдали сверху горячей водой.
– Не успели до кипятка довести, – вставил Хвощ. – Повезло нам!
– Эх, холодненькой бы… – проворчал в мокрую бороду Илья.
После пятого падения лестницы Илья перестал считать. Откуда-то сбоку послышались глухие тяжкие удары.
– Что там? – прокричал Илья и Хвощ пояснил:
– Би́лом в ворота долбят.
За спиной раздались ухающие звуки, но только когда Илья снова принялся поднимать упавшую лестницу, он увидел, что это было. На задах нападающих стояли пороки[18], добротно сработанные из привезенных из Киева брёвен, верёвок, кожаных ремней. Илья мельком успел заметить, как в огромные чаши наваливали камни, взводили лошадьми тугой спусковой привод. В другой раз он разглядел, как пороки метали тяжёлые камни, и они летели до самых стен крепости, перелетая их и творя урон защитникам на улицах города.
Думать о летящих сверху стрелах Илья перестал после того, как лестница стала липкой от крови. Теперь приходилось расчищать место от упавших тел для того, чтобы в очередной раз поставить лестницу. Стрелой ранило Хвоща в руку, но он не оставил Илью.
– Уйди, я сам! – орал ему Илья, но тот только мотал головой и продолжал гонять Илью с шестом. Муромец уже плохо соображал, что они делают и зачем это всё, оглохнув от непрекращающегося ора и шума боя, зная только одно – поставить упавшую лестницу вновь. Он не чувствовал тяжести двух надетых броней и уже перестал утирать пот, градом льющийся со лба. Расставить людей на шесте, поднять лестницу, отложить шест, держать трясущуюся лестницу, дать ей упасть (удержать невозможно), поднять шест, расставить людей на шесте… В ушах сквозь шум битвы глухо стучало било, которым таранили ворота, за спиной ухали пороки, жутко летели далеко над головой камни, и Муромцу был слышен грохот их тяжкого падения. На стенах лязгали мечи, с хищным свистом носились в воздухе стрелы, тут и там вонзаясь в плоть, и чернела на вытоптанной земле кровь. Очередной жбан – уже с крутым кипятком – угодил мимо: Хвоща с Ильёй только обдало жгучими брызгами. Следующий жбан громко брякнулся о землю, случайно выпущенный защитниками, но вреда опять никому не причинил, залив кипятком лишь мёртвых, обильно лежавших под стенами.
Сколько времени прошло, Илья не знал и опомнился, только когда Хвощ принялся его тормошить. Прислушавшись, Илья понял, что тот орёт ему прямо в ухо:
– Всё, поворачиваем оглобли! Довольно!
И только тогда Илья понял, что уже давно ревут рога, оповещая о конце атаки. А стенобитное било почему-то всё ещё стучало, и Илья догадался, что это колотится в ушах и глотке его собственное сердце.
Штурм завершился ничем. Защитники крепости по негласному закону позволили потерпевшим неудачу нападающим унести из-под стен павших товарищей – тех, кому приспела пора для последнего костра.
Добрыню, шедшего с докладом к главному шатру, встретил сам киевский князь – смурной, как туча. Чуть позади него стоял Зосима со своей святой книгой. Подойдя, воевода поклонился и начал было: