- И еще об одном ты забыл, - сказал я. - Что и здесь, в нашем любимом Израиле, я подрабатываю контрабандой. Доводилось возить разные вещи с разных границ Благо у нашего любимого Израиля полно соседей. Но не это главное. Работал-то я на тебя.
- Угрожаешь? Совсем сдурел?
- Раз уж мы говорим начистоту…
- Тоже верно. Но ведь тебе сказано: я больше не полицейский и много чего забыл. Да и настоящим профессионалом никогда не был. Я всегда считал, что в работе полицейского воображение куда важней сноровки. Потому и разругался с начальством.
- Потому, да не только. У твоих начальников просто не хватило воображения представить себе, что полицейский время от времени…
Он перебил меня:
- Не надо повторяться. Именно благодаря этому возникла моя фирма.
- Кто этот человек?
- Какой человек?
- Тот, который будет в Иерусалиме.
- Мы друг друга не поняли. Задача в том, чтобы этого человека в Иерусалиме не было.
- Ты не дал мне договорить. Против городской больницы в Иерусалиме у тебя нет возражений?
- Фишбайн.
- Это у него, что ли, самосвалы?
- Он работал на строительстве стадиона.
- Я его знаю, - сказал я. - На какой он будет машине?
- Зеленый «шевроле».
- Номер?
Он назвал номер и спросил:
- Этот человек тебя знает?
- Нет, - ответил я.
Тогда он опять усмехнулся:
- Ты не умеешь врать.
- Я не вру, - сказал я. - Как-то я нанимался к нему на работу. Давно, когда ходил голодный, еще до того, как стал альфонсом. Мне сказали, чтоб я пошел к нему, и он даст мне работу. Работы он не дал и даже на меня не взглянул.
- Да, - сказал Исаак, - извини. Ты не соврал. Таких не запоминают.
- Какую машину ты мне дашь сегодня на ночь?
- «Додж». Полторы тонны.
- Слишком легкий. Дай «джи-эм-си», без крыши.
- У него маловата скорость. Этот тип будет стараться тебя обогнать.
- Не обгонит. Именно за это ты мне заплатишь. Будь спокоен. Я три года ездил на такой машине в горах.
- Наверно, в ту пору, когда подрабатывал контрабандой?
- В ту пору, когда ты брал у контрабандистов взятки. Не будем повторяться.
- И как ты хочешь это сделать?
- Я хочу еще выпить, - сказал я.
- Тебе вести машину.
- Не бойся. Я так легко не пьянею. Дай еще полстакана и кусок провода. Обычный шнур от лампы.
Он плеснул бренди в стакан, а потом вырвал из стоящей на письменном столе лампы шнур и протянул мне.
- Как я раньше не додумался, - сказал он. - Простые вещи редко приходят в голову.
Я отставил стакан и сказал:
- Точно. Кроме того, ты ведь вступил на праведный путь.
- Кто тебя этому научил?
- Однажды мы таким способом избавились от одного партийца, который был к нам приставлен. Как раз когда я работал в горах. Приехала комиссия экспертов из мотоклуба, ребята из органов, из милиции и еще комиссия от профсоюзов. Все пришли к одному выводу: погиб в результате собственной неосторожности. И что самое забавное, были правы. Просто он оказался никудышным стукачом.
- Хочешь чего-нибудь перекусить?
- Пойду на кухню и сделаю себе яичницу, - сказал я. - У нас еще есть время. У тебя отвертка найдется?
- Отвертка в машине.
Я пошел на кухню и пожарил себе яичницу, в которую всадил еще банку тушенки. И опять подумал о Роберте, который стоит рядом с Гарри, потому что ему некуда сесть; у Гарри хватало соображения не ставить возле своего стола стул: чересчур много таких, которые умудряются на стуле проспать до утра, и снится им то же самое, что и другим, спящим под одеялами, в тишине и покое. Впрочем, подумал я, Роберт сможет время от времени присаживаться на стул Гарри - Гарри пил много пива и часто ходил отливать, и тогда Роберт мог минуту-другую отдохнуть; ему даже удастся подремать, пока Гарри не вернется и не вышибет пинком у него из-под задницы стул; и это будет очень смешно: ведь Гарри тощий и маленький, а Роберт - толстый и тяжелый; но у Гарри всегда это получалось. Роберт мог целую ночь стоять около Гарри и смотреть, как тот читает своего Майка Хаммера, но не имел права сесть на пол. Гарри никого не выгонял под дождь, но и никому не позволял садиться на пол; выбор небольшой, но все-таки выбор, и в том, что человеку приходилось стоять всю ночь до зари, был весь Гарри. И сейчас, уписывая яичницу, я подумал, что напрасно час назад мысленно назвал Гарри подонком. Какой он подонок, если позволяет стоять у себя целую ночь, когда на дворе льет дождь. Предыдущий портье был лучше, потому что разрешал спать в сортире, когда бывало совсем худо, но он умер от разрыва сердца; он был педераст, а я резал себе бритвой лицо, если он отказывался дать взаймы денег, и только после его смерти понял, что он меня любил. Я всегда все понимал слишком поздно. А теперь часто о нем вспоминаю.