Я съел яичницу, вымыл сковороду и вернулся в комнату. В бутылке уже ничего не осталось, а Исаак все еще сидел над пасьянсом.
- И что у тебя вышло? - спросил я.
- Смерть.
- Об этом речи не было. Мы договаривались только, чтобы он угодил в больницу.
- Я тут ни при чем.
- Брось карты и пошли в гараж Зачем я вообще еду в Иерусалим? Если полиция спросит?
- У меня в Иерусалиме три мотора после капитального ремонта. Я уже несколько лет чиню машины в этой мастерской.
- Твой джип перед домом?
- - Да.
Мы спустились вниз, и я сел за руль. Ехать было тяжело: дождь заливал стекла, а дворники работали недостаточно быстро. Но на шоссе это не будет иметь значения; я знал дорогу в Иерусалим и подумал, что в эту пору она будет пуста. В Израиле не разрешалось ездить быстрее, чем восемьдесят километров в час, а тот, что поедет за мной, и этого не потянет; он плохой водитель, и движок не обкатан, а все плохие водители, которые мнят себя хорошими, первые три или четыре тысячи километров ездят еще медленнее, чем им рекомендуют при покупке машины или после ремонта двигателя. Проезжая мимо площади, на которой собирались наркоманы, я опять их увидел, и было их только четверо; пятый человек с недостающим фунтом так и не появился.
- Вспомнил, - сказал я Исааку.
- Что?
- Вспомнил, что этот человек ел на обед, когда я пришел к нему просить работу. Он ел печенку с луком, а еще перед ним лежала холодная курица. И он даже не повернулся ко мне, только с набитой пастью сказал, чтобы я убирался вон.
- Может, у него в самом деле не было для тебя работы?
- А почему он не повернулся?
- Может, в тот день у него уже побывала куча народу, - сказал Исаак. - И небось каждому приходилось говорить одно и то же.
- Но повернуться он должен был. А так до сих пор не знает, как я выгляжу. Возможно, повернись он тогда, все было бы по-другому.
- Зачем об этом думать?
- Я не думал об этом много лет, - сказал я. - И только сегодня, когда мы завели этот разговор, вспомнил, что он тогда ел. Не знаю почему. Сколько я получу?
Исаак повернулся ко мне.
- Сколько он, по-твоему, стоит?
- Не знаю. Я никогда не видел его лица. Ничего не стоит.
- Может быть, от него тоже кто-нибудь отвернулся, когда ему было худо, - сказал Исаак. - А еще раньше кто-то отвернулся от того, к кому он пришел. И так, наверно, бывало всегда и со всеми.
- Будь не так, как ты говоришь, сейчас не было бы ни меня, ни тебя, - сказал я. - Сколько ты мне заплатишь?
- Скажи, сколько ты хочешь.
- Не знаю. Ты же слышал. - я не видел его лица. Видел, что он ел. Печенку с луком и холодную курицу. И еще, помню, он до этой курицы даже не дотронулся. Просто велел мне убираться вон.
- Хорошо, - сказал Исаак, - Сколько стоит одна курица?
- Два фунта.
- На каком километре ты его кончишь?
- Не знаю. Как получится. Вначале я буду ехать медленно, а когда он начнет меня догонять, заставлю сесть к себе на хвост.
- Хорошо, - сказал Исаак, - Я заплачу тебе за каждый километр по курице. Сделаешь его на сотом километре - получишь двести фунтов. Идет?
- Да. Но мне б хотелось поглядеть на его лицо. Это возможно?
- Зачем?
- Я же сказал: он тогда не повернулся.
- Не думай об этом. Помни, тебе предстоит тяжелая дорога. И этот проклятый дождь…
- Исаак, - сказал я. - А что бы случилось с твоими машинами, если б я сегодня к тебе не зашел?