Мы сделали заказ и обменялись парой-тройкой дежурных фраз.
— Расскажите мне теперь, как там у вас с новостями. Известно ли что?
Легран, видимо, уже знал, о чем будет разговор, и спокойно начал.
— Все тихо. Ко мне информация поступает из проверенных источников. Правительство молчит. Люди, естественно, ничего не знают. Если и знают, то вся информация, достигающая их ушей, преобразуется в слухи и сплетни. И те тоже редки.
"Вот, значит, как это происходит”, — подумала я, — откуда все берется. Наша организация еще и организовывает распространение выдумок”.
— У нас все тихо, и, сколько я не наблюдаю и не общаюсь с соответствующими людьми, никаких предчувствий у меня нет. Так что все лавры вам. Наше правительство едва ли интересуется вашими делами. То же и с другими странами. Думаю, они считают феномен вампирства искусственно созданным бредом…
В таком духе Легран распространялся еще полчаса, я уже начала скучать, думая, когда же они перейдут к делам. Позже, исчерпав одну тему, Легран перешел на вообще что-то отстраненно-философское. Он распространялся об особенностях духовного мира человека и о своих наблюдениях, опирающихся на его познания в области мистики и психологии. Тут уж я совсем заскучала, в негодовании покусывая губу, я смотрела то на доктора, то на Баррона. Эти двое, казалось, прекрасно себя чувствовали и совершенно не обращали на меня внимания. Зачем Баррон взял меня с собой? Он решил помучить меня? Не выдержав по истечению двух часов их беседы, я поднялась и скромно сообщила, что ненадолго отлучусь. Вздохнув с облегчением, я устремилась из шумного душного зала в комнату для отдыха при входе в ресторан. Там звучала фоновая музыка, свет едва сочился из настенных бра, и можно было расслабиться на мягких диванах. Наконец-то появилась возможность отдохнуть от никчемной беседы и от постоянного напряжения. Я просидела на диване минут двадцать, просидела бы еще дольше, но мое отсутствие выглядело бы неэтично. Нехотя я поднялась и направилась в зал. Мой шаг был неспешный, поэтому я заметила, что Легран, сидевший напротив Баррона, теперь подсел к нему совсем близко, таким образом, двое мужчин оказались ко мне спиной. Подойдя поближе, я услышала, что Легран, доверительно мурлыча, что-то объясняет директору, на лице которого читалась такая неожиданная сосредоточенность, словно дело касается жизни и смерти.
— Вот поэтому ее и клонит в сон, я вам говорю… — тут я не расслышала, так как его тон, и без того негромкий, сделался тише, — так что не каждый выдержит натиск… — тут мне помешал шум зала. Я, раздраженная, подошла поближе и вытянула шею, пока Легран продолжал свою речь.
— В общем, настоятельно рекомендую послушать мой совет. Я редко ошибаюсь, а вы ничего не потеряете в любом случае. Если все пойдет, как я вам сказал, то вы только выиграете.
Стоять за их спинами дольше уже не позволяла совесть, тем более Легран, перейдя с полутонов на полный голос, отодвинулся от лица Баррона. Мужчины заметили меня, и Легран вновь пересел на свое место. Он устремил на меня короткий внимательный взгляд, в первый раз мне показавшийся красноречивым, как будто привычная пелена тумана спала с его лица на время, потом, не меняя выражения лица, он посмотрел на Баррона и кивнул ему слегка. Ну вот, пока меня не было, они успели потолковать о чем-то действительно важном. Я искренне сейчас не понимала, какую функцию выполняла на этой встрече, в голове царила безграничное неведение относительно этого вопроса. Поэтому ничего не оставалось, как удовлетвориться тем, что есть.
Встреча закончилась. Легран опять дружески попрощался с директором и со мной лишь коротким кивком, едва удостоив взглядом.
— Я еду домой, — ответил рассеяно Баррон, пребывая в своих мыслях, — тебя подвезти куда-нибудь?
Отказавшись, я сообщила, что нам совсем не по пути. Ехать с ним в одной машине совсем не хотелось, так как в душе образовались обида и горечь от неоправданных надежд.
Я почти не заметила, как оказалась дома, так как всю дорогу моя голова была занята глубоким мыслительным процессом — размышлениями о поведении Баррона. Увы, только он один обладал исчерпывающими знаниями, но читать его как открытую книгу категорически не получалось, приходилось с потом и мучениями расшифровывать те запутанные иероглифы, которые он в себе заключал. Мне не составляло труда определить, что он все еще чем-то взволнован и ведет более активную деятельность, видимо, пытаясь решить то, что его мучило. Его волнение, как лихорадка, передавалось и мне с той разницей, что мне оно доставляло гораздо большие мучения, как вторичный синдром, потому что я не знала, от какой болезни умираю и, соответственно, чем ее лечить. Из глаз от бессилия потекли скупые слезы. Я всем сердцем стремилась к ним, но меня не пускали.