Во время розысков был убит неизвестный, опознать которого не удалось.
Материальные потери – разрушено крыло здания, вестибюль, окна, оборваны провода. В лаборатории повреждены мостик, экран и уничтожен лучевой трансформатор. Последний может быть заменен запасным.
Порешили, что не далее, как через четыре дня мы должны возобновить работу. Началась ремонтная спешка.
На следующий день ко мне подошел Вары.
– Виракочу вашего задержали вместе с мелкими шпионами. Но его-то мы выпустили. Он к ним совершенно никакого отношения не имеет. Просто старый алкоголик. А знаете, Антонио, после того, как я допросил всех этих шпионов и окончательно увидел, что к Виракоче вся эта история не имеет отношения, у меня как-то легче на душе стало, хоть этот дурак пропойца кристально чист, а то я и себя почти что начинаю подозревать.
Отец и мать умоляли бросить эту работу. Они что-то узнали о взрыве. Я отказался, но вернувшись домой, задумался. Меня не испугали, конечно, неприятности, не в них дело. Но нужно идти вперед, а я не занимаюсь поисками нового, а использую работу, сделанную Комаччо. Меня тянет к новым поискам.
* * *
Это было очень трудно, но через четыре дня мы снова начали работать. Снаружи дворец носит характер развалин, но мы уже действуем, торопимся, ибо знаем, что в разведцентре будут произведены изменения, затрудняющие нашу работу. Действительно нам не удалось попасть ни в секретарскую, ни в кабинет полковника из коридора. Стены оказались обтянутыми непроницаемыми дня нас листами. Тогда я пошел на хитрость, спустился на этаж ниже, прошел лучом через пол, и мы осмотрели все нам нужное. Кроме того, заметили, что число чиновников уменьшено. Очевидно, сделана перегруппировка.
Позвали к телефону.
– Сениор Диац? – спрашивает мягкий женский голос.
– Да, я.
– Не узнаете?
– Нет.
– Долорес.
– Здравствуйте.
– Сениор Диац, мне нужно вас повидать.
– Завтра вечером я буду свободен в шесть часов. Вы можете приехать к моим родителям, я буду там.
Указал адрес, а вечером рассказал все Байрону, и мы решили идти вместе. Предупредили и мать.
Десятого июля газеты принесли известие о скандале, разыгравшемся на заседании Объединенных Наций. Представитель одной страны огласил тайную конвенцию, заключенную между Англией и Францией. Несмотря на наглость авторов соглашения, утверждавших, что этот документ сфабрикован в СССР, впечатление получилось огромное.
В шесть часов мы с Байроном пошли к матери. Она была уже там – моя бархатная красавица. Вид у нее был томный, усталый.
Познакомил ее с Байроном.
– Простите меня, что я так навязчива, но у меня к вам серьезная просьба, может быть, несколько деликатного характера. Мне нужна ваша помощь при переговорах со Щербо.
Мы переглянулись.
– Он не в нашей группе работает.
– Да? Жаль!
– Но вы скажите, может быть, мы сумеем повлиять на него.
И она рассказала о преследованиях Щербо, когда еще жив был Кэрэчо, о том, как он влиял на него, какой страх нагонял. Кэрэчо стал послушным рабом Щербо и покорно доверял ему все, до жены включительно. На чем была основана эта власть – она не могла объяснить, но думает, что Щербо шантажировал его, что-то знал. Когда приставания сделались слишком назойливыми, Долорес пожаловалась мужу, тот ничего не сделал. Тогда она решила уйти из дома и стала требовать от Кэрэчо, чтобы он отдал хранившиеся у него документы и письма. Оказалось почему-то, что все это у Щербо и тот не отдавал. В это время Кэрэчо погиб. Она уехала к тетке, а оттуда в больницу. Теперь вернулась. Ей не нужна ни обстановка, ни квартира. Она отказывается даже от своих вещей, но не может отказаться от документов и писем. Она просит нас повлиять на него.
– Вот что, – сказал Байрон. И я увидел, как его лицо загорелось румянцем. – Напишите Щербо, что уполномачиваете меня забрать у него письма и документы.
Долорес широко раскрыла глаза.
– Мне, право, неудобно, – сказала она, – но я очень тронута… Не знаю, как благодарить вас за такую любезность… Но зачем вам брать на себя такую заботу…