— Мы подчиняемся Совету магнатов, — поправил Ракун. — Король — только символ. Такая же стародавняя реликвия, как и его маска. Так что не принимай всё происходящее близко к сердцу. Проверки закончатся, шумиха пройдёт, люди угомонятся. Всё станет как раньше. Спи.
Нина послушно закрыла глаза, хотя внутренний голос всё ещё продолжал спорить и придумывать аргументы.
Магос прошлёпал в ванную и вскоре оттуда донёсся плеск воды. И вопль, полный удивления, обиды и праведного гнева:
— Женщина! Ты издеваешься? Опять шампунь с корицей?!
— С корицей, гвоздикой и цитрусовым маслом, — поправила Нина.
И незаметно для самой себя провалилась в сон.
Политолога где-то носило, но, вопреки обыкновению, никто не торопился удрать из душного лекционного зала в более уютное место. Студенты, разбившись на группки, обсуждали свежие новости. Некоторые даже успели с утра сбегать поглазеть на место трагедии и теперь делились впечатлениями, остальные просто шуршали газетами или вспоминали всё, что знали о королевской семье. Точнее, чего не знали.
Как выяснилось, Алина была далеко не одинока в своём неведении. Королевская власть в Истоке оказалась какой-то очень уж незаметной, практически невидимой. И сейчас основной интерес вызывали два вопроса: как выглядел покойный король и как его звали.
— Обычно имя оглашают на похоронах, — объяснил усатый мужик, которого Алина за весь год видела всего несколько раз, да и то мельком. На практических занятиях он появлялся нечасто, на теоретических — и того реже, но каким-то образом умудрялся сдавать все экзамены на высший бал. — И лицо тоже открывают для всех желающих. Раньше очередь посмотреть на покойного занимала всю Прощальную улицу от центральной площади и до поворота на торговые ряды. Собственно, улицу Прощальной и назвали именно потому, что по ней шли те, кто хотел проститься с монархом. Потом, когда появились фотоаппараты, такого ажиотажа уже не было. Зачем столько времени стоять в толпе, если всё на снимках можно увидеть? Хотя в этот раз не знаю, станут ли маску снимать. Там, может, и лица-то никакого нет после взрыва.
— Ох, такой ужас, такой ужас! — перебила Регина Нистор, дама весьма пожилая и крайне эмоциональная. — А ведь я как раз собиралась показать внучатой племяннице музей! Как представлю, что могла бы находиться там в этот момент… Ох, нет, не могу даже думать об этом! Такая трагедия, такая трагедия! Семнадцать человек, говорят, погибло!
— И бессчётное количество экспонатов, — добавил усач.
— Как можно вспоминать о бездушных каменюках, когда речь идёт о людях?! О живых людях! — вознегодовала госпожа Нистор.
— О мертвых людях, — поправил её оппонент. — И это не бездушные каменюки, а уникальные находки, обнаруженные на месте одного из древнейших храмов Истока. Некоторые даже с росписью! Бесценное наследие прошлого! Невосполнимая утрата для мировой культуры!
— Король — утрата!
— Короли во все времена умирали и будут умирать. А этим экспонатам несколько тысяч лет!
— Вы — сумасшедший!
— Я историк! — горделиво ответил усач и перешёл на другой конец аудитории, потирая зарождающуюся лысину.
Лиза побежала следом — не то утешить, не то уточнить про экспонаты (разве ж этих отличников разберёшь). Алина думала присоединиться к подруге, но не решилась отойти от словоохотливой госпожи Нистор. Уж больно интересные вещи она рассказывала, хоть и перемежала их постоянными охами-вздохами.
Дело в том, что нынешний монарх взошёл на престол в ранней молодости и правил так долго, что предыдущую коронацию никто из студентов не застал. Точнее, почти никто. И теперь единственная очевидица искренне наслаждалась всеобщим вниманием:
— Про то, как улицы назывались, — это любой дурак в книжках прочитать может! А мне не надо читать, я сама всё помню, — вещала для всех желающих пожилая дама. — И на Прощальной стояли, было дело. С ночи очередь занимали! И сейчас как дату похорон объявят — тоже пойду занимать. Разве ж фотография такие вещи заменит? Это чувствовать надо!
— А правда, что возле королей арфактумы не работают? — заинтересовалась пухленькая коротышка Ди.
— Откуда же мне знать, милая? Я же с живым-то никогда рядом не стояла, только к гробу подходила. Да и то там всё верёвочкой огорожено было, футов восемь расстояния, не меньше.
— И что там можно с восьми футов разглядеть и тем более почувствовать? — удивился старший из Фелтингеров.
— Благоговение! Куда вам, олухам, такое понять! А я ж ребёнком была — и всё помню. Стоишь, а на тебя словно благодать нисходит. И аромат такой сладкий в воздухе витает…