Бурный чёрный поток вдруг подхватил их и понёс дальше. Педали крутились сами, руль поворачивался из стороны в сторону, скрипели старенькие цепи… Эниф ничего не делал. Вначале он было испугался, но все его опасения тут же рассеялись, оставив место лишь для первозданного восторга.
— Это прекрасно, Антарес! — крикнул он, подставив руки под блестящие брызги. Капли, которые упали ему на ладони, тут же превратились в россыпь чистейших алмазов. — Я так счастлив!
Река нырнула под полог двух переплетённых ив и вылилась в реку. Течение замедлилось, и велосипед, тихонько брякнув звоночком, выехал на его бурый песчаный берег.
— Удивительно, тебя даже не укачало, — пошутила Антарес и села прямо на мокрый песок. Эниф с кряхтением повторил её действие.
— Сам не могу поверить, — ответил он и со стоном прогнул спину. — Жаль, на этом празднике не возвращают молодость, она была бы мне сейчас очень кстати.
— Всему своё время. Посмотри лучше, какая красота вокруг!
— Да, и правда красиво. А где мы, Антарес?
Над ними большим куполом, как в планетарии, переплетались кроны изумрудно-зелёных ив, погружая всё под собой в ночной полумрак. По кристально чистой поверхности озера плавали большие цветы лотоса, светящиеся мягким белым светом; под сводами пещеры летала какая-то живность, но Эниф не мог разобрать, кто именно.
— Это озеро Пророка, — сказала Антарес вполголоса, задумчиво пропустив песок сквозь пальцы. — Говорят, жил когда-то на свете юноша. Он был умён, красив и добр. Одному демону это не понравилось, и он утопил юношу в озере. Однако лунный народ забрал его душу на Луну и подарил ему дар заглядывать в будущее. Пророк поселился на дне озера, и с тех пор его воды показывают людям то, что им предрешено… Только показывают так, что никто этого понять не может.
Эниф посмотрел на своё отражение в воде. Рядом с ним сидела Антарес и в своих мыслях водила пальцем по мокрому песку, выводя непонятные узоры; покачивались на невидимых волнах чашки лотосов, мелькали тени неизвестных существ.
— Многие приходили к озеру узнать своё будущее, но ничего не увидели. Они обиделись на Пророка, подумав, что он их обманул. Тогда про озеро все забыли. Оно заросло деревьями и плющом. Теперь Пророк открывает к нему дорогу только тем, кто действительно может понять предсказание.
— Что-то я не вижу никакого предсказания, если честно, — почесал голову Эниф. — Только ты и я.
Антарес наклонилась к нему, тоже взглянула на отражение и с улыбкой вздохнула.
— Вот именно, Эниф. Только ты и я.
Они ещё долго сидели на берегу озера, слушали его тихий шелест и говорили, говорили, говорили… Они говорили обо всём на свете и одновременно ни о чём. Эниф рассказал, как однажды их соседка случайно уронила телевизор из окна; Антарес рассказала, как помогала девушке с жирафьей шеей выпутываться из ветвей деревьев. Эниф рассказал, как чья-то собака превратила подол его пальто в бахрому, пока он стоял в очереди в поликлинике; Антарес рассказала, как люди лунного народа помогали ей выбраться, когда она застряла в кратере. Словом, было что обсудить.
Эниф всё пытался понять, что за существа летают над озером; наконец одно из них спустилось поближе и село на его руку.
— Кто это? — удивился Эниф, пытаясь разглядеть поближе. На его руке сидело размером с ладонь странное создание, больше напоминавшее клубок шерсти, чем живое существо, однако в нём прослеживались очертания крыльев и лапок.
— О… Это бабочки-недотроги, — сказала Антарес, заглянув Энифу через плечо, и слабо улыбнулась. — Когда-то они были гусеницами-кокетками. Они постоянно залезали на людей и требовали к себе внимания. Они были очень… Милые и пушистые, гладить их было одно удовольствие, но так уж вышло, что их тела выделяли яд, и на коже людей оставались ожоги. Тогда лунный народ превратил их бабочек-недотрог, и теперь они боятся подходить к кому бы то ни было.
— Да? А что же тогда она села на меня? — спросил Эниф, показав головой на бабочку у себя на ладони. Антарес усмехнулась.
— Они могут подлететь к человеку, если чувствуют, что тот их не тронет и не станет обижаться за случайный ожог.
Бабочка, грузно взмахнув тяжёлыми волосатыми крыльями, поднялась под купол и присоединилась к своим соратницам. Эниф опустил взгляд на ладонь: на коже осталось лёгкое покраснение.
— Ничего, — сказала Антарес, ласково погладив его руку. — Это быстро пройдёт. Первые же объятия живого человека смоют ожог бабочки-недотроги.
На лице Энифа расползлась одновременно невероятно счастливая и невероятно печальная улыбка. Антарес помнила эту улыбку: только Эниф мог улыбаться так.