Рядом - арена, залитая кровью. Или краской. Всё красное, можно было бы покрасить много роз. На арене, злобно скалясь, кружат две женщины: разъярённая накрашенная азиатка и одетая в шкуры европейка. Да уж, дружба народов. За этим танцем с восторгом следит очень бледная брюнетка, которой, кажется, нравится кровь.
Если поднять голову, то можно увидеть башню, одиноко возвышающуюся над миром где-то вдалеке.
Мимо меня проходит некое существо, что похоже на помесь человека и лягушки. Время от времени это существо начинает хохотать, и мне почему-то кажется, что тени следуют за этим невесёлым смехом. Совсем рядом с тенями скользит бездумно хлопающая ресничками девушка, похожая на куколку, что крепко держит свою головку, будто боясь, что та отвалится. Хотя, кто её знает, может и правда отвалится. Ведь идёт же рядом с ней полусгнивший труп некогда прекрасной девушки?
Больше всего внимание привлекает шатёр. Около него на ковре сидят двое. Человек с синей кожей, что трепетно сжимает ладонь какой-то арабской принцессы, грустно мне улыбается. Так, будто мы давно знакомы. Я сажусь рядом с ним, прямо на расшитый золотом ковёр.
- Хочешь уйти отсюда, красавица? - спрашивает синекожий.
Я мотаю головой. Не хочу обратно в Англию.
Меня настигают люди-карты, перепачканные в белой краске.
Кровати в этих больницах неудобные. Всё тело затекло, ужасно.
Я не хочу открывать глаза. Я хочу в тень и тепло шатра, чтобы слушать, как нежно поёт на незнакомом языке синекожий демон для своей прекрасной принцессы. Я хочу смотреть на снующих туда-сюда прохожих, узнавая в них тех, кого я никогда не видела.
- Ты очнулась, - это не похоже на вопрос.
Я всё же разлепляю веки. Рядом со мной сидит какой-то длиннобородый старик в белых одеждах. А, кажется, медик.
Высокая смуглая девушка возится с капельницами, время от времени косясь на меня чёрными блестящими глазами.
- Ммм, - на большее я не способна.
Кого-то они мне напоминают. А ещё они бы оба неплохо смотрелись на том рынке.
- Это было глупо, - произносит старик таким голосом, будто ругает меня за то, что я съела конфеты перед обедом.
Отвали, дядя. Где ты был, когда я вместо конфеток кушала экстази?
- Быстрее, - говорит девушка, отступая от капельниц. Она выглядит как цыганка, но цыгане не носят белых халатов.
Старик похож на колдуна, но я-то знаю, что он - простой врач. Ну, может быть, ещё и психиатр… да, я бы не отказалась от психиатра. Что-то я давно не видела Коллинз, интересно, она всё ещё работает в этой больнице?
- Тебе нравится твоя жизнь?
О да, я в восторге. Сейчас станцую ламбаду, дядя.
Видимо, мой взгляд был весьма красноречив.
- Пойдёшь со мной?
Нет. Это ты пойдёшь. К чёрту.
Старик вздыхает и, решив что-то для себя, уходит. Черноглазая смотрит на меня внимательно и качает головой.
- Хочешь чего-нибудь?
Закрываю глаза. Белые стены и потолок давят, сжимаются, опускается на меня.
Синекожий смотрит на белые карты грозно и насмешливо.
Рынок замирает, люди-карты теряются, как и их грозная красная королева.
- Эй, Алиса?
Меня разбирает смех. Дурацкое имя и платье дурацкое, и передник этот белый, а кролика вообще надо было бы запечь с черносливом, чтобы не шатался где ни попадя…
- Пошли вон, - бросает молчавшая до этого момента арабская принцесса.
Карты молчат. Синий демон усмехается.
Цыганка всё верно понимает. Она что-то делает с моей капельницей, и я чувствую, как в вену на руке перетекает жидкий огонь, что разливается во всём теле удушливым теплом. Дышать становится всё труднее.
Я смотрю горящими глазами на цыганку, а мои губы растягиваются в широкой сумасшедшей улыбке, точно у Чешира.
- Эй, цыганка! Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Она смотрит лукаво.
- Слышали? Вон отсюда. Она теперь наша.
Карты уходят.
Всё правильно.
Я смеюсь.
-END?-
========== Дополнение. Питер Пен. ==========
Комментарий к Дополнение. Питер Пен.
Я планировала делать вторую часть, но она не рождается. Никак.
А пара историй для неё остались.
Так что я просто переношу их сюда без дополнительной редакции.
Ну и если вдруг мне ещё что-то в голову придёт по теме Обратной стороны, то я ещё добавлю)
Приятного чтения, друзья.
Алоха!
Прильнув к по-зимнему холодному стеклу, Питер наблюдал за суетящейся возле постели ребятнёй. Его дыхание, почти неслышное за тихим стрекотанием крылышек Тинкербелл, опаляло морозные узоры на окне, ломая изогнутые линии тёплым воздухом. На мгновение отвлекшись, Питер специально подышал на изморозь, окончательно разрушая хрупкий рисунок, а затем вновь вернулся к наблюдению.
По ту сторону окна трое или четверо ребятишек - он не мог посчитать, поскольку дети носились по комнате и были одинаково одеты - готовились ко сну, то и дело подбегая к вроде бы пустующей кровати. Приглядевшись, Питер всё же не смог увидеть нечто отличное от вороха одеял.
Ребятня смеялась, кидалась игрушками и книжками, прыгала и вовсю размахивала деревянными мечами. На дальней кровати сидела девочка постарше и с очень умным видом пыталась читать; от криков детей она то и дело морщила высокий лоб и кидала раздражённые взгляды на мелкотню. После очередного гневного взора она словно бы теряла свой запал: поправляла тугие локоны густых волос, проводила ладошкой по лбу, чтобы сгладить морщинки, и вновь утыкалась в книгу. Вид у девчонки при этом был такой, что муж Венди, будучи учёным, попросил бы её научить его хмурить брови: уж больно строгой она выглядела, как учитель с многовековым опытом. Впрочем, всё же было видно, что это всё напускное.
Почему дети всегда так стремятся вырасти? Питер не понимал этого их странного желания.
Зачем? Кто их гонит вперёд, во “взрослую” жизнь, где не будет фантазий или игрушек, а всё взаправду и по-настоящему? Нельзя будет позвать своих родителей на помощь - если есть родители - или хотя бы лучшего друга, потому что у друга свои проблемы, а ещё он сам тебя зовёт, а ты не отзываешься… Да и проблемы становятся глобальнее, что ли. Вместо пролитого молока - увольнение с нелюбимой работы, что почему-то задевает больше всего. Вместо поцарапанной коленки - вытащенный кошелёк. Вместо коротких слёз - мгновенно углубляющиеся на иссохшей коже морщины.
Как можно променять игры и развлечения на всё это? И, главное, для чего? Чтобы с каждым днём находить у себя новые морщины, седой волос или проблемы? А в конце - тебя положат в длинный деревянный ящик, как раз под твой рост, и всё. Оттуда не возвращаются.
Зябко передёрнув плечами, Питер не смог сдержать усмешки: он-то не такой. Он - умный, он выбрал вечное детство и множество игр на острове среди своих друзей, тоже умных. А вы как думали? Нетинебудет заселялся постепенно, буквально по одному человечку, лишь раз пришла целая резервация краснокожих индейцев, что спасались от гнёта Американских взрослых.
Поначалу на острове были только дикие звери и феи. Маленький народец, что так несправедливо был привязан к людям, жил в своё удовольствие и бед не знал. Иногда маленькие фейри приносили с большой земли - так они называли Землю - детей, преимущественно старше пяти лет. Просто так получалось. Однако ни один ребёнок не выжил, они все поголовно просились к “маме” и “домой”.
Глу-упые.
Потом Динь, пойдя против завета своего народца, принесла Питера - новорождённого, кажется. Примерно в то же время у рифов застрял огромный корабль-призрак, отпугивающий от себя рыб и чаек своими рваными парусами. Динь вырастила мальчика, научила играм и попросила помочь ей и её подругам: хоть феи и зависели от детей, умирать они не хотели. Питер, кстати, оказался “ребёнком” Тинкербелл, так что маленькая умненькая фея-мастерица в любом случае была, как говорится, “в выигрыше”.
В окно врезалась мягкая игрушка, и Питер быстро откатился по стене в сторону. Ему бы не хотелось, чтобы его заметили эти дети, а особенно - та слишком умная девочка с книжкой и вертикальной морщинкой между бровями.