— Зато результаты медицинского освидетельствования каким-то чудесным образом из дела испарились. Потом нашлись свидетели, однокурсники Баринова, утверждали, что преподаватель Шувалова все время к нему придиралась и вообще вела себя не как подобает по отношению к студенту. Домогалась, красиво выражаясь. В общем, дело развалили, а Шувалова из потерпевших быстро превратилась в клеветницу и заплатила нехилую такую сумму в качестве компенсации.
— Весело, — протянула полковник. — И что, она даже не пыталась добиться правды?
— Ну какая правда, Ир? — Савицкий взглянул на нее даже с долей снисходительности. — Правда была одна: простая преподавательница против прокурорского сынка со сворой адвокатов.
— Понятно, — вздохнула Зимина. — И, похоже, свои привычки он не оставил. Но если эти выходки его рук дело, то я совершенно не понимаю мотива. Зачем калечить случайных людей? В чем смысл?
— Так давайте возьмем и спросим, — Паша выразительно посмотрел на свои руки, но Ирина Сергеевна предложение не оценила.
— Ткачев, ты с ума сошел? Какое “спросим”? Нам сначала надо найти железные доказательства, а потом будем думать, что делать.
— А как искать-то? — Ткачев потер переносицу, борясь с дремотой. Ночь выдалась суматошной, и Паша уже жалел, что согласился взять на себя чужое дежурство. А с другой стороны, дома его никто не ждет, так что провести время в пустой квартире или в отделе — разница небольшая.
— Ну кто из нас опера, я или вы? — фыркнула Ирина Сергеевна.
— Все поняли, будет сделано, — Савицкий незаметно толкнул явно тормозящего напарника и поднялся. — Спасибо за хлеб-соль, как говорится.
— Ну я тогда в отдел, у меня еще дежурство… Спасибо за ужин, Ирин Сергевна, было очень вкусно, прям спасли несчастных оперов, — расплылся в улыбке Паша.
— Ты же сегодня уже дежурил, — удивилась Ира, пропустив слова благодарности мимо ушей.
— Так я, как говорится, “за себя и за того парня”, — подавив зевок, пояснил Ткачев.
— Хоть бы домой поехал, отоспался, — не без сочувствия заметила полковник, даже не обратив внимания на многозначительно-удивленную мину Савицкого, немало озадаченного неожиданной заботой начальницы о простых смертных.
— Да я только домой добраться и успею, смысла нет туда-сюда кататься. Ничего, в отделе посплю нормально…
— Издеваешься? У нас в отделе нормально? Вот что, постелю тебе в гостиной, поспишь как белый человек.
— Но…
— Это приказ, — долетело из кухни до Савицкого, успевшего незаметно переместиться в прихожую, и майор только покачал головой. Чудны дела твои…
— Спасибо, — просто ответил Паша.
— Иди уже, — пробурчала Ирина Сергеевна, сама не совсем понявшая свой порыв.
Когда полковник, убрав со стола, прошла в комнату, Ткачев уже спал. Ира стянула со спинки дивана плед и укрыла Пашу, стараясь не потревожить. На мгновение вдруг возникло нелепое, совсем необъяснимое желание провести по волосам, коснуться щеки, словно снимая усталость. Что-то давно забытое, утраченное вдруг всколыхнулось в душе, напоминая будто, что еще осталось нечто человеческое, не все еще было безнадежно уничтожено после бесконечной череды страшных событий, не все еще отмерло после совершенных поступков.
— Спи, Паш, — едва слышно произнесла Ира и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Полковник сама удивилась бы, если бы поняла, что впервые за долгое время улыбается нежной и немного печальной улыбкой.
========== Двойное дно ==========
Ирина ненавидела больницы. Ненавидела специфический запах лекарств и хлорки, ненавидела жесткие лавочки возле уныло выкрашенных стен, ненавидела белые потолки и белые халаты. А еще ненавидела мысль, которая, наверное, возникает у каждого, оказавшегося в этих стенах: все там будем. Рано или поздно наступит твой час, потому что везение не может длиться бесконечно. Климов пытался покончить с собой, но его спасли, чтобы спустя время он погиб от руки одного из своих товарищей. Олега однажды чуть не убили на выезде, потом он чудом выжил после ранения, подстреленный Ткачевым, но от пули Климова не ушел. Русаковой посчастливилось оказаться вне отдела во время той страшной бойни, но смерть все равно, пусть и запоздало, настигла ее. Савицкий, Исаев, Вика, Щукин… Почти каждый из ее людей был на краю пропасти, кто-то ближе, кто-то дальше. Кому-то повезло в один раз, но в другой удача все же отвернулась. Ее, Лену и Ткачева едва не застрелил урод, возомнивший себя борцом против системы, но тогда ангел-хранитель уберег. А еще были палачи с автоматами на заброшенной автосвалке, и опера Карпова, обуреваемые жадностью… Сколько всего было, сколько еще будет? И не окажется ли следующий раз последним? Неведомо никому.
— Спасибо за помощь, Паш, — нарушила раздражающую тишину полковник. — Просто моя машина все еще в сервисе, а на такси с такими деньгами…
— Да я все понимаю, — перебил Ткачев. — Не за что.
Паша смотрел вслед удаляющейся по коридору женщине и в очередной раз не мог понять, что чувствует к ней. Он должен был ее ненавидеть, и порой ему казалось, что именно это чувство он испытывает к Зиминой. Вот только вместе с этим приходило и понимание: ее поступок не смог перечеркнуть все, что было прежде. Никуда не ушло восхищение ее силой духа, ее твердостью и жесткостью, которую может проявить не каждый мужчина. Не пропали воспоминания обо всем, что она сделала для каждого из них, не забылось все, что довелось вместе пережить. Эта женщина совершила много разного: плохого и хорошего, справедливого и жестокого. Не всегда поступала как того требует закон, не всегда руководствовалась моралью, но… Это самое “но” не позволило Паше убить начальницу, хотя поначалу считал это самым верным и справедливым. Именно это “но” заставило его вытащить Зимину из ангара, хотя казалось, что она заслужила смерть. Именно это “но” до сих пор держит его рядом с ней, хотя мог просто уйти, оставив ее разгребать все, что она успела совершить. Что это было? Привязанность, чувство долга, просто страх изменить свою жизнь? Паша не знал. Не хотел знать.
Ирина Сергеевна вышла из больницы примерно через полчаса. Хмурая, задумчивая, сосредоточенная. Молча опустилась на сиденье рядом с ним и только после паузы отстраненно бросила:
— Думала, ты не дождешься.
— Ну что там? — проигнорировал реплику Паша, нажимая на газ. Ирина отвернулась к окну, разглядывая пролетающий мимо город.
— Хорошего мало. Операцию сделают, конечно, но прежней хорошенькой девчонкой Ника уже не станет, — мрачно ответила полковник после продолжительного молчания. И Паша снова подумал, какой разной она бывает: безжалостной к чужим и готовой на многое ради своих. Ровно до тех пор, пока считает тебя “своим”.
— И что будем делать, когда найдем этих уродов?
— Ну для начала их надо найти. А потом… — Зимина повернула голову, встретившись с Ткачевым взглядом. Сердце, превратившись в ледяной комок, испуганно ухнуло куда-то вниз. В глазах Зиминой не было тени сомнений, раздумий, колебаний. Только беспощадный, вымораживающий все холод наполнял ее глаза. Глаза убийцы.
***
— А я смотрю, ты личным водителем обзавелась, — Измайлова, бросив хитрый взгляд на подругу, вернулась к разорению коробки конфет, явно всерьез ожидая реакции на свой прозрачный намек.
— В смысле? — непонимающе приподняла брови Ира и даже отставила чашку.
— Ну-у… — Лена многозначительно помолчала, старательно размешивая чай и нарочито громко звякая ложкой. Опытным взглядом распознала момент, когда Ирина Сергеевна уже готова была взорваться, и выдала: — Только не говори мне, что тот факт, что Ткачев тебя уже почти неделю везде возит, — просто совпадение.
Рука Ирины, державшая очередную конфету, на этих словах дрогнула, и на одной из бумаг проступило пятно.
— Измайлова, ты издеваешься? — неожиданно спокойно, словно разговаривала с душевнобольной, осведомилась Ира.
— Ну почему сразу “издеваешься”? — продолжала веселиться Лена. — А что такого-то? Ткачев, конечно, тот еще кобель… Но, с другой стороны, тебя ни разу ни в чем не подводил. Даже теперь. Молодой и симпатичный опять же. И холостой, твоими стараниями…