— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Зимин, припоминая одного такого “просто подчиненного”, который каким-то чудом не стал маминым мужем. Паша, погруженный в разглядывание очередной фотографии, всех нюансов интонации не уловил. Задумчивый взгляд приковался к черно-белому снимку, который особенно ярко подчеркивал и очарование лица, и стройную фигурку — пожалуй, единственное, что в Ирине Сергеевне осталось прежним. Паша не видел ни такой легкомысленно-лукавой улыбки на слегка припухлых губах, не замечал и беззаботного счастья, искрившего из широко распахнутых, смотревших с наивной открытостью глаз. Улыбка, если и трогала ее губы, была мимолетной и словно вымученной, а в глазах, кроме извечной усталости и запрятанной в самой глубине тоски, не отражалось ничего. От нее прежней и правда мало что осталось. Разве что… Паша замер, словно вспышкой оглушенный воспоминанием о сегодняшнем утре.
О сегодняшнем утре в-одной-мать-его-постели.
Честно, он в первое мгновение даже и не понял, что не так. В его постели побывало столько девиц, порой задерживающихся до рассвета, что спросонья понимание настигло не сразу. Щека, касавшаяся мягких локонов, одуряюще-тонко пахнувших каким-то цветочным шампунем. Рука, совершенно естественным образом лежавшая на стройной талии. И ощущение теплой нежной кожи, не прикрытой слегка задравшейся футболкой. Все это не было бы чем-то сверхъестественным, если бы…
Если бы это была не Зимина.
Понимание ударило с такой силой, что, кажется, зазвенело в голове. И лишь потом обрывки вчерашнего вечера, сложившись в единую картину, немного усмирили бешеный стук сердца. Вспомнились и посиделки на ступеньках, и какой-то важный разговор уже в доме — сейчас он не мог вспомнить, о чем шла речь, — и Ирина Сергеевна, задремавшая почти что на его плече. И как он, не решившись будить, набросил на нее одеяло, на мгновение присев рядом и, видимо, незаметно вырубившись.
Это объясняло почти все. Почти — потому что на самом деле это нихрена не объясняло. Каким образом он, устроившись на краешке дивана, вдруг очутился лежащим вплотную к своей-блин-начальнице. Каким образом его рука самым нахальным образом обнимала ее за талию.
И еще.
Какого-гребаного-хрена он, вместо того, чтобы вскочить, не дожидаясь ее пробуждения, лежал, боясь пошевелиться и даже вздохнуть. И даже не думая о том, чтобы отодвинуться хотя бы на долю миллиметра, не говоря уж о необходимости убрать ладонь, так… так, черт возьми, естественно касавшуюся ее тела.
Это было неправильно.
Это было до охренения неправильно.
Все, начиная от пресловутого цветочно-летнего аромата, забившего легкие, и заканчивая чертовой футболкой, так совсем-немного-дразняще приподнятой и открывшей тонкую полоску чуть загорелой кожи.
Медленно, издевательски лениво, пришло осознание. Осознание того, кто лежит спиной к нему, размеренно и спокойно дыша. Так… доверчиво.
Это самое осознание и выбросило его из постели, словно пружина. Заставило, преодолев расстояние до кухни, захлопнуть за собой дверь, прислонившись к ней спиной и прерывисто дыша. Чувствуя, как лихорадочно колотившееся сердце норовит пробить грудную клетку и вырваться наружу. Как будто он пробежал гребаный марафон, никак не меньше.
Пальцы, еще хранившие тепло ее тела, сжались в кулак. Словно это могло избавить от наваждения, захлестнувшего с головой и лишившего способности не только рассуждать здраво — лишившего самой памяти о тех барьерах, разрушить которые, казалось, невозможно и динамитом.
О тех барьерах, которые с оглушительным грохотом только что рухнули в его сознании.
========== Границы дозволенного ==========
— Я думаю, всем понятно, что Ведищева надо обязательно найти. Тот факт, что он подался в бега, еще не значит, что он отказался от своих планов мести. Как и тот факт, что одного исполнителя мы нашли.
— Вот именно, — помрачнев, вступил Щукин. — Ему ничто не мешает найти другого.
— Есть одна зацепка, — обнадежил Савицкий. — Если Ведищеву понадобится помощь, то он, скорее всего, обратится к тому же Донскому.
— Который, на минуточку, тоже пропал неизвестно куда, — вставила Лена.
— Я выяснил, что у Ведищева есть знакомый, который держит нечто вроде дома отдыха, чисто для “своих”, для элиты, так сказать. И если им с Донским надо будет встретиться, то, скорее всего, они встретятся там. А может, уже встретились. Я пытался навести справки, но меня просто-напросто послали. С левым человеком там никто даже разговаривать не станет, нужны рекомендации и прочая лабуда.
— Понятно, — вздохнула Ирина. — Как, ты говоришь, фамилия владельца?..
***
— Ирин Сергевна, стесняюсь спросить, а чем вам не угодил вариант с Ромычем? — поинтересовался Паша, доставая из багажника две небольших сумки. Ира, снисходительно наблюдавшая за ним, иронично приподняла бровь.
— Паш, ты меня, конечно, извини, но вы с Ромой как-то не очень похожи на постояльцев элитного дома отдыха, — съехидничала она, вовсю вживаясь в роль богатой респектабельной дамы.
— А мы с вами, получается, похожи, — констатировал Ткачев, ничуть не смутившись ролью, которую ему предстояло играть.
Ирина только усмехнулась, окинув внимательным взглядом своего спутника, и не спеша направилась к ослепительно-белому зданию с колоннами и широким крыльцом. Дорожка из светлого камня, тонкие березки, растущие по обе стороны, и тишина, прерываемая лишь негромким пением птиц — образ дворянский усадьбы был обыгран на отлично.
Девица за стойкой регистрации при появлении Ткачева моментально расцвела улыбкой — его обаяние и здесь не осталось неоцененным. Однако, завидев рядом Ирину, заметно поскучнела, на хорошеньком личике отпечаталось все, что она подумала про эту весьма специфическую пару. Паша, без труда разгадав значение этой мимической игры, состроил зверское выражение лица, и девица, тихонько ойкнув, сразу уткнулась в компьютер. Ира, наблюдая в стороне этот маленький спектакль, откровенно давилась от смеха.
— Дурацкая нумерация, — ворчал несколькими минутами позже Паша, пытаясь найти в лабиринте коридоров нужные номера. Сначала им с Ириной Сергеевной попалась на пути дверь с цифрой двенадцать, и Ткачев, словно наивный чукотский малый, прошел мимо трех дверей, рассчитывая, что нужная будет украшена номером шестнадцать. Однако у тех, кто вешал таблички, имелась своя, отличная от земной логика: номер оказался не шестнадцатым, а почему-то семнадцатым. Не желая сдаваться, Ткачев осмотрел двери с противоположной стороны: двадцать первый номер, двадцатый, девятнадцатый… Пришлось вернуться и начать поиски заново.
— Ты не Ткачев, а Сусанин, — бурчала по пути Ирина Сергеевна. — Неужели нельзя было сразу заметить этот коридор?
— Да это просто нумерация неправильная, — отбивался Паша. — У них тут даже тринадцатого номера нет…
— Сам ты неправильный, — отмахнулась начальница, и Пашу накрыло дежавю: точно те же фразы, точно те же блуждания по запутанным коридорам…
***
— Ну что, Ирин Сергеевна, будем блистать? — усмехнулся Паша, взглянув на часы. — Только вы уверены, что если Ведищев здесь, он вообще появится на этом ужине? Вряд ли он захочет светиться.
— Посмотрим, — пожала плечами Ира, увлеченно роясь в сумке. Наконец, обнаружив искомое, повернулась, пропустив сквозь пальцы легкую ткань элегантного вечернего платья. — Блистать так блистать, — заметила с усмешкой.
Когда спустя рекордные десять минут Ирина Сергеевна вновь появилась в общей гостиной, Паша на мгновение даже растерялся, не сразу сообразив, что пялится на начальницу совершенно неприличным образом.
Она действительно была хороша. Строгое черное платье, единственной вольностью в котором был разрез, то и дело открывающий стройную ножку, идеально подчеркивало всю изящность фигуры. Рыжие локоны, струившиеся по плечам, казались особенно яркими, притягивая взгляд, а чуть насмешливая улыбка придавала лицу то особое выражение, которое так цепляет мужчин, желающих добиться того, что недоступно.
— Отлично выглядите, Ирина Сергевна, — пробормотал Паша, нервно поправив ворот рубашки.