Ткачев резко сел, раздраженно смахнув на пол лежащие на тумбочке предметы. Нашарил ключи от автомобиля, оделся, машинально убрал за пояс пистолет и вышел из квартиры. Он не представлял, что скажет Олегу, что сможет предпринять, чтобы разрешить эту идиотскую ситуацию, возникшую не без его участия, но знал, что не имеет права делать вид, будто его это все не касается.
***
Что-то было не так. Едва Ткачев открыл ворота ангара, как сразу почувствовал неладное — сработало оперское чутье. Неужели опоздал? В груди противно похолодело, но Павел заставил себя сделать несколько шагов и застыл. В слабом свете мобильника на грязном полу явственно различались контуры тела. Олег. И более чем явно мертвый.
— Кто здесь? — крикнул Ткачев, резко выпрямляясь и с профессиональной быстротой вынимая пистолет. В ответ не раздалось ни шороха. Неужели уже ушел? Нет, вряд ли, похоже, Олега убили совсем недавно. Кто-то его выследил? Впрочем, не время сейчас об этом размышлять. Перспектива стать следующим Ткачева совсем не вдохновляла.
— Кто здесь? — еще громче повторил он, осторожно двигаясь в сторону и пытаясь уловить хоть какой-то шум. Но нет, ничего. То ли вновь так не вовремя ухудшился слух, то ли неизвестный очень хорошо прятался — Ткачев не услышал ни звука. Постоял немного, пытаясь различить хоть что-нибудь, и вдруг услышал слабый стон за спиной. Резко повернулся, делая пару шагов, и едва не споткнулся обо что-то, точнее — кого-то. Опустился рядом, моментально забыв о том, что поблизости, возможно, находится убийца.
— Ирин Сергеевна, вы меня слышите? — задал глупый вопрос, первым пришедший в голову. Схватил за руку, нащупывая пульс, с каким-то внезапно захлестнувшим всепоглощающим страхом опасаясь, что тот не бьется. И даже не удивляясь тому неожиданному облегчению парой мгновений позже, когда понял, что Зимина жива. Моментально поднялся, собираясь сию же секунду схватить ее в охапку и убраться отсюда куда подальше и как можно быстрее. Очнулся, вспомнив что-то, вернулся к телу Терещенко, обследовал карманы, с трудом найдя ключ от наручников, и вскоре уже выходил из ангара, держа на руках женщину, которой всего несколько дней назад так неистово желал смерти.
Ткачев позволил себе с облегчением выдохнуть только когда добрался до машины и уложил Зимину на заднее сиденье. Пока выезжал на дорогу, лихорадочно прокручивал в голове свои дальнейшие действия. В больницу Зимину нельзя, мало ли как все повернется, даже “корочки” не помогут. Но и без присмотра ее не оставишь, раз уж ввязался во все это — нужно идти до конца. Да и как знать, может, его раскаяние засчитается и убивать его будут не больно. Ткачев невесело хмыкнул и прибавил скорость. Про “убивать” он еще подумать успеет, сейчас есть задача поважнее.
До квартиры, как ни странно, добрались без приключений, даже гаишники ни разу не тормознули. Ну хоть что-то хорошее за весь этот сумасшедший день. Если вообще подобное определение можно было применить ко всему происходящему в последнее время. Интересно, а кто же все-таки Олега?.. И что с ним теперь делать? Не оставлять же в ангаре? А если найти тело, то как все потом объяснить? “Мы тут Зимину пытали… я вернулся и нашел Терещенко с простреленной башкой”. Гениально. Ткачев фыркнул и наконец уложил начальницу на постель. Снова накатила невероятная усталость. Понимал, что по-хорошему нужно осмотреть Зимину, оказать помощь, потом что-то придумать с телом Олега… Но сил не было совершенно. Поспать бы пару часов. Зиминой вряд ли станет хуже, если ее сейчас не тормошить, а мертвые, как любит говорить товарищ полковник, подождут.
Ткачев еле добрел до дивана и, рухнув на покрывало прямо в одежде, моментально, словно в бездну, провалился в сон.
========== Чистосердечное признание ==========
Ткачев проснулся от грохота, в тишине квартиры показавшегося чересчур громким. Несколько мгновений пытался сориентироваться и стряхнуть вязкую, обволакивающую сознание дремоту. Наконец поднялся и пошел на шум, в темноте стараясь не налететь на мебель, что спросонья оказалось весьма сложной задачей. Добравшись до спальни, с трудом нашарил на стене выключатель и сразу же выхватил взглядом Зимину, пытавшуюся подняться с пола. Моментально оказался рядом, помогая сесть обратно на постель, спросил, даже не замечая прорвавшегося в голосе волнения:
— Ирин Сергеевна, все порядке?
Конечно, она была в полном порядке. Если забыть про ноющие ребра, головокружение, никак не стихающую дрожь во всем теле и жуткую слабость. В других обстоятельствах Зимина не преминула бы съязвить по этому поводу, но с разборками все-таки можно было и подождать немного.
— Пить… — слабо произнесла Ирина Сергеевна, ненавидя в этот момент и собственную беспомощность, и придурка Ткачева, заварившего всю эту непонятную кашу.
— Да, сейчас, Ирин Сергевна, сейчас, — забормотал Паша, срываясь с места и одновременно торопливо вспоминая, где в доме находится минералка. Наконец составил логическую цепочку вода-холодильник-кухня, по пути едва не задев дверной косяк. Вернулся почти сразу, запыхавшийся, с уже открытой бутылкой — сомневался, что у Зиминой хватит сил справиться даже с такой простой задачей. С каким-то странным чувством смотрел, как начальница жадными глотками пьет воду, стараясь не расплескать, и ни хрена не понимал, что с ним происходит. Сколько дней прошло с того момента, как бесновался в ее квартире, желая придушить, угрожая убить? И попытался ведь потом, но так и не смог. И отдать на расправу Терещенко тоже. Даже просто оставить ее в ангаре, бросить подыхать — и то не сумел. А теперь носится с ней как последний идиот, вон как подорвался, едва попросила пить. Ну че за бред, а? Мечтал ведь, собственными руками мечтал уничтожить, а вместо этого… Жалеет? Вот уж в чем, а в жалости полковник не нуждалась никогда, и вряд ли нуждается теперь, даже когда самостоятельно не в силах пройти и пару метров.
— А теперь объясни мне, Ткачев, что за хрень происходит? — в своей обычной манере, так не вяжущейся с тихим, хриплым от боли голосом, осведомилась Зимина и взглянула на Пашу строго и даже раздраженно, как бывало обычно после какой-нибудь провинности.
— Ирин Сергевна, ну давайте не сейчас? — взмолился тот, меньше всего желая выяснять отношения с измученной начальницей.
— Ткачев! — Зимина повысила было голос, но тут же закашлялась. — Или ты мне немедленно все объясняешь, или…
— Ирина Сергеевна, а вам не кажется, что сейчас есть что-то поважнее? — оборвал Ткачев и сам удивился своей резкости. Легкое раздражение забилось внутри, желая прорваться наружу, но Павел постарался сдержать недовольство. Ну вот что она вечно из себя строит? После того, как вытащил ее, бессознательную, из этого чертова ангара, хотя спокойно мог бы оставить там; после того, как видел ее избитую, слабую, не способную даже удержаться на ногах. Ведь не может не понимать, что сейчас полностью зависит от него, но продолжает строить из себя начальницу, приказывает, чего-то требует… Это почему-то начинало ужасно бесить, но Паша сдержался. В конце концов, она не виновата, что имеет такой невыносимый характер. Хотя видеть Зимину беззащитной, даже покорной Ткачеву хотелось бы куда больше. Было в этом что-то… непривычное и очень милое, что ли.
— Ткачев, ты обалдел?! — негодующе взвилась Ирина Сергеевна, отталкивая его руки, принявшиеся расстегивать на ней пыльную, окровавленную рубашку. Паша иронично, совсем в ее стиле, приподнял бровь и насмешливо осведомился: