Ткачев ушел ближе к утру. Молча, так и не сказав больше ни слова. У Иры не хватило сил не то что подняться и закрыть за ним дверь, даже просто произнести что-нибудь. Да и вряд ли сейчас оказались бы уместны слова.
Только когда тяжелые шаги стихли на лестничной площадке, Ира закрыла глаза, утыкаясь лицом в подушку. Позволяя едким холодным слезам, так долго копившимся внутри, бурным потоком выплеснуться наружу.
Странно, но не было злости, и отвращения не было тоже. Лишь благодарность.
Она снова ощутила себя живой.
***
За все надо платить. Марк Андреевич вспомнил эту простую истину в тот недобрый час, когда позвонил его благодетель и напомнил о долге. Забелин поначалу не слишком напрягся: понятно, что любой нормальный отец на месте Ведищева пожелал бы найти убийцу своего сына. И почему бы не помочь, если это в твоих силах?
Действительно, почему? Может быть потому, что, постепенно распутывая это дело, он узнал: очаровательная Ирочка, полковник Зимина, по совместительству еще и преступница. Этакая “крестная мама” с бандой в погонах. И если на ее соратников Марку Андреевичу, откровенно говоря, было плевать, то для Ирины он печальной участи не желал. Может, она и заслуживала тюрьмы, но никак не смерти.
Впрочем, легкой смерти ей никто не обещал. Первым номером в “черном списке” значился ее сын. Око за око, как говорится. Товарищ полковник на своей шкуре должна была испытать, что значит лишиться ребенка. А следом — всех своих приятелей, подельников или как их там еще. Но и тут рыжая лиса обхитрила всех, спрятав сына. Да и ее волчата оказались на удивление живучи, каждый раз умудряясь ускользнуть от смерти.
Когда исполнитель попался, Забелин понял, что угроза не исчезла: помощник Ведищева костьми ляжет, но выполнит просьбу шефа. Уж очень ему не нравилась перспектива, что его отнюдь не невинные забавы станут достоянием общественности. А Марк Андреевич вдруг уяснил одну простую вещь: ну не может он допустить, чтобы эта рыжая “донна Карлеоне” отправилась на тот свет. А значит, компромат необходимо найти и уничтожить.
Благими намерениями, как говорится…
***
Понимание пришло не сразу.
Только когда Ткачев, очутившись на улице, медленно опустился на скамейку, пытаясь унять никак не стихавшую дрожь. Жадно вдыхая свежий воздух и тут же неловкими пальцами зажигая сигарету. Закурил, ожидая, когда улягутся волны эмоций и прояснится в голове.
Вот тут-то и настигло осознание того, что он совершил.
Это оказалось неожиданно, черт возьми. В тот момент, когда он, кипя от злости и негодования, был готов выплеснуть в лицо этой двуличной суке все, что думает о ней, Паша и не предполагал, что увидит ее такой: уничтоженной, раздавленной, равнодушной. И все слова обвинительной речи, крутившиеся на языке, вмиг растворились под ее пустым, ничего не выражающим взглядом.
Неужели она так его любила? Неужели она так любила этого Забелина, что оказалась способна снова предать их? На этот раз уже по-настоящему, цинично и без прикрас. Отправить за решетку тех, кого называла друзьями, за кого клялась стоять до последнего. Интересно, а как она сама думала выкрутиться? Или Забелин пообещал, что о ней никто ничего не узнает, а Ирина Сергеевна была настолько ослеплена своим чувством, что поверила ему?
Бред.
Он не мог поверить. С того самого момента, когда в квартире следака раскрыл найденную там папку с полным досье на каждого из них. На каждого — кроме Ирины Сергеевны. Вывод был до отвращения очевиден.
Но часа истины не получилось. Зимина снова — снова, как всегда случалось, если дело касалось ее, — спутала все карты.
Паша внезапно почти с ужасом понял, что ему все равно. Все равно, что она намеревалась провернуть со своим любовником, все равно, что нагло и безжалостно собиралась подставить их всех.
И эта мысль ударила во много раз больнее, чем вся правда, открывшаяся ему — и тогда, и сейчас. Тогда, оглушенный неожиданным откровением, он, пусть и не сразу, но отрекся от памяти о Кате. Она оказалась предательницей — все правильно, по-другому и быть не могло. Но сейчас, раздираемый злостью и непониманием, Паша вместе с тем знал: он не сможет отречься от Ирины Сергеевны. От нее, лживой, беспринципной, не единожды предавшей — не его — всех.
И опять назойливый, не имеющий ответа вопрос впился в мозг зудящей иглой: почему? Почему он по-прежнему готов прощать то, что по определению невозможно простить, почему он готов по-прежнему — да ей и просить не надо — отдать за нее жизнь? Что вдруг переломилось в его системе ценностей, пусть сомнительных и неоднозначных, но всегда непоколебимых? Что она смогла сломать в нем? Паша не понимал.
Лишь одно оказалось понятным и простым до абсурда: он не в силах отречься от нее. Никогда.
========== Письмо с того света ==========
— Ир, у тебя такой вид, как будто тебя, извини, всю ночь имели.
Ирина, невольно вздрогнув, выпустила из пальцев ручку и поспешно наклонилась, радуясь, что подруга не видит ее лица.
— Ну и шуточки у тебя, Измайлова, — пробормотала полковник, выпрямляясь и пододвигая к себе очередную бумагу.
— Нет, правда, странная ты какая-то, случилось что? — посерьезнела Лена, пытаясь что-то разгадать за привычной отстраненной сдержанностью Иры.
Случилось… На ее глазах убили ее несостоявшегося любовника; потом, не дав ей прийти в себя, явился Ткачев с какими-то непонятными обвинениями, а утром… А утром Ира обнаружила на столе ту самую злополучную папку, забытую Пашей.
И привычный, едва устоявшийся мир с оглушительным треском рухнул снова. Снова. В который раз уже? И она, кажется, начала к этому привыкать. Потому что в тот момент, бессмысленно глядя на рассыпавшиеся по полу бумаги и какие-то диски, объяснявшие буквально все, Ира не чувствовала ни-че-го. Всего несколько часов назад ей казалось, что с тем выстрелом что-то умерло в ней самой. Всего несколько часов назад ей казалось, что она готова придушить Ткачева голыми руками. Но все опять запуталось и перевернулось, и невинная, казалось бы, жертва, уже не являлась таковой.
“Бумеранг, Ирочка”, — невесело усмехнулась полковник, вспоминая, как точно так же сидела в квартире Русаковой, всматриваясь в мелькавшие перед глазами строчки и не желая поверить в очевидное.
Когда Измайлова, так и не добившись внятных объяснений, наконец ушла, Ирина раздраженно схватила трубку, готовясь к очередному невнятному вранью Савицкого. Услышав предсказуемый ответ, досадливо выругалась и сама направилась к операм, по пути успев устроить разгон всем, кто так неудачно попался навстречу.
— И долго я за тобой бегать буду? — сердито загрохотала с порога, для убедительности неслабо припечатав дверью об косяк. Ткачев, уловив в тоне начальства громовые раскаты, поспешно вскочил, смахнув со стола карандаш и какой-то листок бумаги.
— Да сиди уже, — отмахнулась Ирина Сергеевна, опускаясь на соседний стул. Паша послушно сел, сминая сделанный в задумчивости набросок и злясь на себя за невольно уплывавшие совсем в ненужную сторону мысли.
— Можешь мне объяснить, что это за хрень? — с места в карьер начала полковник, швырнув на стол знакомую папку. Ткачев, еще секунду назад не знавший куда деваться от смутной неловкости и боявшийся посмотреть на Зимину, насмешливо вскинул брови, одарив начальницу ироничным взглядом.
— Хорошая шутка, Ирина Сергеевна, — бросил едко. — Особенно учитывая, что это вы сливали эту, как вы выражаетесь, хрень.
Зимина растерянно моргнула и даже шевельнула губами, собираясь что-то сказать, но, видимо, не смогла подобрать подходящих слов.
— Ты че несешь? — выдавила наконец, по-прежнему не стирая с лица выражение крайнего изумления. В другое время Ткачев позволил бы себе глупость поверить в ее искренность. В любое другое, но не сейчас.
— Может хватит уже из меня идиота-то делать? — процедил Паша, зло скомкав набросок и швырнув бумажку в корзину для мусора. — Вы со своим хахалем придумали чудесный план по разоблачению оборотней в погонах, насобирали вон, — последовал нервный кивок в сторону папки, — целое досье на всех нас…