— Хватит! — рявкнула Ира, резко поднимаясь на ноги. Вперила в опера пылающий негодованием взгляд и даже для верности треснула ладонью по столу. — Хватит нести чушь! Я ничего такого не делала!..
— Ну конечно, — криво улыбнулся Паша. — Это мы всем нашим дружным коллективом решили сами себя за решетку отправить. Хоть сейчас-то не притворяйтесь. Честно скажите, как он вас убедил? Пообещал, что останетесь в стороне, никто ничего не узнает? Поэтому на вас там ничего не было?
— Я вас не сливала, — устало повторила Ирина Сергеевна, вновь опускаясь на место. — И не представляю, кто это мог сделать.
— Да неужели? — На губах Ткачева снова появилась совсем не свойственная ему похабно-презрительная усмешка. — А может, само собой получилось? В постели, знаете ли, еще и не такие тайны…
Звонкий звук пощечины прервал пропитанную сарказмом фразу. Следом раздался грохот упавшего стула, громкий хлопок двери, стремительная дробь каблуков, и наконец наступила тишина. Паша растерянно потер щеку, запылавшую от нехилого удара вчера еще едва живой полковницы.
— Вот и поговорили…
***
— Неужели это то, что я думаю? — насмешливый голос вывел Щукина из ступора перед внушительной витриной, за которой заманчиво переливались всевозможные украшения. Костя, обернувшись, неловко улыбнулся и пожал плечами.
— Может, посоветуете что-нибудь? А то я прямо как-то растерялся.
Ира окинула придирчивым взглядом разложенные по бархатным коробочкам богатства.
— Я думаю, вот это. Или вон то, — с сомнением добавила Ирина Сергеевна. Костя усмехнулся: хватило одного вопроса, чтобы от искрящего раздражения начальницы не осталось и следа.
— На свадьбу-то хоть пригласишь? — хмыкнула Зимина, когда коробочка с кольцом очутилась в кармане следовательского кителя.
— Что за вопрос, Ирин Сергеевна? — даже обиделся Щукин. — Все будет как полагается. Кстати, Вика уже думает над кандидатурой крестной, вы как? Будете крестной мамой в прямом смысле.
— Юморист, — фыркнула Ирина. — Я подумаю.
Так, перебрасываясь шутками, они дошли до отдела. И совсем ненадолго возникла иллюзия, что не было всего непрекращающегося кошмара, не было всех потерь и разочарований. Как будто она по-прежнему самый обыкновенный начальник отдела; как будто ее друзья — самые обычные, нормальные люди, со своими заботами, радостями, попытками устроить счастье. Выстраданное, действительно заслуженное спокойное счастье, на которое лишь у нее не имелось ни малейшего права.
***
Если это письмо окажется у тебя, мой хищный, жестокий лис, это будет значить только одно: ты меня убила.
Наверное, странно и даже страшно получить письмо с того света? Хотя… Ты ведь никогда ничего не боишься, мой отважный лис. Да, не удивляйся, я все про тебя понял. Наверное, это меня и погубит, если ты меня опередишь. Знаешь, а мне совсем не хочется, чтобы ты попала в тюрьму. Дикие хищники не могут существовать в неволе; не сможешь и ты. Может быть, умереть ради того, чтобы ты осталась, окажется не так уж и страшно?
Я никогда не был героем, лисенок. Не пытался даже. И сейчас не пытаюсь. Знаю: предам, не задумываюсь, когда настанет время. Не повезло тебе с рыцарем, правда? Но я не умею иначе, ты уж прости. Хотя вряд ли до этого дойдет, ты обязательно меня разгадаешь, мой умный лис.
Мне правда жаль, что у нас ничего не получится. Да и с самого начала не клеилось, ты же помнишь. “Мы так нелепо разошлись”. Хотя у нас скорее получится трагично. Ну и пусть. Пусть, потому что в те редкие мгновения с тобой я и правда был по-своему счастлив.
Если ты успеешь обо всем догадаться, о тебе никто не узнает. А дальше… А дальше все решат твои друзья: предать тебя или спасти. Надеюсь, они окажутся благородней, чем я.
Прощай, лисенок. Может быть, у нас и могло что-нибудь быть, да что толку ворошить несбывшееся? Я знаю, ты не будешь плакать обо мне. Поэтому просто: прощай.
Листок выпал из ослабевших пальцев, и, покачнувшись, Ирина упала в кресло. Ее трясло изнутри. “Прощай”.
У нее и правда не было больше слез. И сил тоже. Только полная и всепоглощающая пустота.
========== Последняя капля ==========
Неясное беспокойство почувствовалось еще с порога. Несколько сотрудников, сбившись в стайку, взволнованно о чем-то перешептывались; дежурный за стеклом с кем-то бурно разговаривал по телефону. Дождавшись, когда Олег раздраженно швырнет трубку на место, Паша подошел к окошку.
— Чего случилось? К нам едет ревизор? Или на отдел движется метеорит? — поиронизировал Паша, ожидая услышать очередную радостную новость вроде объявленного усиления, а в следующее мгновение улыбка примерзла к губам.
— Если бы, — покачал головой дежурный. — Тут такое было… Зимину в больницу увезли. То ли обморок, то ли еще чего. Ее Щукин нашел, сразу “скорую” вызвал…
Остальные фразы, потонув в негромком размеренном гуле, прошли мимо сознания. Не совсем понимая, куда и зачем идет, Паша побрел по коридору, не заметив недоуменного взгляда, брошенного вслед. Очнулся только перед знакомой, настежь распахнутой дверью — очевидно, в суматохе закрыть кабинет никто не догадался. Ткачев машинально шагнул внутрь, узнавая и не узнавая обстановку: без начальницы кабинет выглядел каким-то пустым и заброшенным. Может из-за небрежно раскиданных по столу и полу бумаг; может из-за специфического, почти неощутимого запаха, который возникает везде, где недавно побывали медики… Паша невидящим взглядом скользнул по приоткрытому окну с покачивающейся от легкого ветерка полупрозрачной занавеской и цветочным горшком на подоконнике — на днях Фомин, пытаясь смягчить кару за свой очередной косяк, принес начальнице какое-то диковинное растение с роскошными цветами и не менее роскошным ароматом. Расчет, впрочем, оказался верным: Ирина Сергеевна, взглянув на цветок, подобрела и запускать подарок в участкового не стала, пожалев его. Цветок, естественно, не Фомина.
На столе, скромно прикрытый всякими папками, глянцевито сверкал какой-то романчик, судя по обложке — знойная мадам в объятиях молодого мачо — явно и откровенно бульварный. В другое время Паша бы посмеялся, не поверив, что суровая начальница увлекается подобным чтивом. На тумбочке у стены рядом с чайником и чашками радовали глаз конфеты в разноцветных обертках, а на полу белел какой-то лист бумаги. Паша на автомате поднял его и развернул, безотчетно скользнув взглядом по строчкам. Не поверив прочитанному, вновь вернулся к началу, не сразу осознав, что все догадки и несправедливые обвинения оказались бредом. Скомкав письмо, медленно выдохнул, стиснув руку в кулак и вполголоса выругавшись. Он снова чувствовал себя полным идиотом, но тяжелее было другое: чувство вины, давившее на плечи многотонной плитой.
***
Дни, пустые и словно обесцвеченные, тянулись своим чередом. В отделе все также кипела работа, все также случались происшествия, сотрудники все также сплетничали и юморили на крыльце или в курилке. И только несколько человек, непривычно сдержанные и хмурые, словно выпали из привычного течения жизни. Пожалуй, лишь этим нескольким людям по-настоящему было небезразлично, что происходит с начальницей отдела.
Лечащий врач только разводил руками, задвигая какую-то муть про хрупкость и нестабильность человеческой психики; психологи и психиатры, сменявшие друг друга с завидной регулярностью, тоже не могли сказать ничего определенного. К нервному истощению добавилось и физическое: Зимина жила на одних капельницах и уколах.
Паша, в первый раз нерешительно пробравшийся в палату, опасался, что его появление окончательно добьет Ирину Сергеевну, но она никак не отреагировала на его появление. Равно как и на взволнованную Измайлову, на Костю с испуганной и полной сочувствия Викой, на потерянного и притихшего Фомина. Даже визит Сашки, совсем уж крайняя мера, не возымел никакого эффекта. Зимина, кажется, не только не слышала их всех, но и не узнавала.