— О, судя по чьей-то довольной физиономии утренний доклад прошел на пять с плюсом, — вместо приветствия поддел Савицкий, отрываясь от бумаг и замечая маячившего в дверях напарника с мечтательно-счастливым до невозможности лицом. — “Я пришел к тебе с докладом рассказать, что солнце встало…”
— Ром, иди ты, а? — рассеянно отмахнулся Паша, прерывая явно неприличный экспромт на тему перевирания классики.
— Типа не трожь святые чувства? — продолжал откровенно веселиться Рома, но под грозным взглядом немного притих. — Ну зато теперь понятно, чего это наша матушка-императрица сияет как ясно солнышко…
— Ромыч! — повысил голос Ткачев, даже в своем задумчиво-умиротворенном состоянии неспособный долго выдерживать дружеские подколы и более чем сомнительные намеки.
— Да ладно, считай, я просто завидую, — засмеялся Савицкий и поднял руки, сдаваясь.
— Радуйся, что тебя Измайлова не слышит, — хмыкнул Паша и прежде, чем смысл сказанного дошел до друга, подхватил куртку и скрылся за дверью.
***
Небольшое пространство открытого ресторана от беспорядочного мелькания гостей, гула голосов и играющей музыки казалось совсем тесным. Прошло уже несколько часов, однако веселье и не думало стихать. Танцплощадка, заполненная лирически настроенной частью посетителей, не пустела ни на минуту. Прочие, разбившись на группки по интересам, развлекались в меру возможностей: от компании травивших байки оперов то и дело доносились взрывы смеха; пристроившиеся неподалеку девицы, негласно воевавшие за звание первой мисс отдела, кокетливо стреляли глазами, готовые тут же с удовольствием подобрать “раненых”. Фомин, уже изрядно подшофе, с подобными себе постепенно перебирался поближе к бару, и что-то подсказывало Ирине, что самое интересное только намечается.
С улыбкой отметив мелькнувшее в толпе ослепительно-белое платье невесты, сияющей и оттого еще более хорошенькой; Костю с непривычно взволнованно-счастливым лицом, крепко и вместе с тем осторожно держащего под руку свою уже жену, Ира вдруг подумала, что, наверное, с точно такой же встревоженной радостью в свое время будет провожать Сашку в другую, взрослую жизнь.
— Ну, судя по всему, ваше совместное счастье цветет буйным цветом, — констатировала Лена, заметив блуждающую на лице подруги улыбку и бросив красноречивый взгляд в сторону мужской компании, а если точнее — в сторону Ткачева. Тот, расслабленный после нескольких бокалов за здоровье молодых, увлеченно что-то рассказывал остальным и в сторону Ирины Сергеевны вроде бы не смотрел. Однако внимательных наблюдателей, в числе которых оказалась и дотошная Измайлова, ввести в заблуждение оказалось не так-то просто.
— Он теперь вон даже на наших красавиц не заглядывается, — не отставала подруга, не дождавшись никакой реакции. — Во как от любви человека штырит, чудеса!
— Лен! — сердито одернула Ирина, невольно нахмурившись. Отлично зная все недостатки Ткачева и помня о его прежних похождениях, о которых слагали легенды, выслушивать подобное она тем не менее не желала: к легкому чувству необъяснимой, по-бабски глупой ревности примешивалась обида — она-то ведь знала, каким по-настоящему верным Паша может быть.
— У-у-у, Зям, как тебя шарахнуло, — моментально посерьезнев, покачала головой Измайлова, что-то прочитав в лице подруги.
— Мне страшно, Лен, — внезапно сказала Ира, невидяще глядя в толпу танцующих и почти не обратив внимания на какую-то непонятную горечь сожаления, на мгновение обдавшую холодком. — Мне страшно, что это все вдруг закончится. Так же хорошо не бывает, правда?.. У меня такое ощущение… что вроде как обманула, отобрала… а на самом деле и не заслужила этого всего вовсе…
— Ир, глупостей-то не говори! — протестующе вскинулась Лена. — Уж кто точно заслужил, так это ты. После всего, что…
Вслед за резко замолчавшей подругой Ира вскинула голову, встречаясь взглядом с ласковым темным морем в излучавших нежность глазах. И уже не слышала, что торопливо пробормотала Лена, покидая их столик, не замечала нескольких любопытных взглядов, брошенных искоса… Просто, ничего отвечая на его тихий вопрос, без казавшихся совсем ненужными слов протянула руку, доверчиво вложив пальцы в сильную, теплую ладонь, уже зная, что приглашает он ее вовсе не на танец.
***
Остались позади огни ресторана, отзвуки музыки, шумная толпа, извилистая лента шоссе, желтые пятна фонарей вдоль дороги. Только редкие вспышки света, бархатистая вечерняя тишина и они — вдвоем, одни в этом маленьком мире.
— Паш, ну куда ты меня тащишь? — вопрос перебился по-девичьи легким смехом и сбитым дыханием. А в следующее мгновение, едва не налетев на спутника и покрепче стиснув его руку, Ира удивленно замерла, жадно рассматривая представшую взгляду картину: раскинувшийся купол необъятного неба, массивные ступени и перила набережной, плавно качающиеся в темной воде серебристые отражения звезд…
— Назад в прошлое? — непривычно светло от разом нахлынувших воспоминаний улыбнулась она.
— В будущее, — обернувшись, мягко поправил Паша. Иру поразил его взгляд: взгляд того, прежнего Ткачева. И на миг показалось, что и не было этих горьких лет, ужасных событий и бесконечных испытаний. Сейчас существовал только этот вечер, эта набережная и они — совсем как далекие четыре года назад.
И было искрящееся шампанское в пластиковых стаканчиках, и легкий ветерок, наполненный запахом ночной свежести и пряной листвы, и его куртка, наброшенная на ее плечи, и вдруг смутивший своей восторженной нежностью взгляд. Удивительно: ей не было стыдно нагло и артистично лгать ему в глаза, когда утешала и обещала помощь после обрушившегося на него горя; ей не было стыдно как ни в чем не бывало устраивать ему выговоры, когда он являлся на работу пьяный, измученный и сломленный жестокой истиной; ее не смущало, когда он раздевал ее, избитую и до неприличия беспомощную; ей не было стыдно за собственную безудержность, когда самозабвенно занималась с ним любовью, а утром в отделе сдержанно и сухо кивала на его приветствие, как будто между ними не было совсем ничего… А вот сейчас, когда поймала его взгляд, это неожиданное чувство неловкости пронзило ярко и остро. И снова, но в этот раз лишь на долю секунды, полоснуло мелькнувшее сомнение: а бывает ли так, а заслужила ли? И с внезапно возникшей твердостью ответила себе: да. Заслужила. Они заслужили.
— А знаете, я ни о чем не жалею. — Теперь в глазах Ткачева вновь светилась убежденность, уверенность, не хранившая сожалений. — Все, что произошло… Наверное, так было нужно. Ну, судьба что ли. Да, пусть тогда казалось, что невыносимо больно… Но если это было нужно, чтобы все стало так, как сейчас… Я бы, наверное, если мог, ничего не стал бы менять. И еще… Я не мастер признаний, конечно, но… Из того, что с нами было, я понял одну очень важную вещь.
Ира замерла. Она догадывалась, что он собирается сказать, но вдруг поняла, что не хочет услышать от него этих слов — истертые в своей банальности, они лишь все испортят. Однако Паша сказал совсем другое.
— Знаете, часто как-то так получалось… И когда мы были против палачей, и когда казнили Лаптева, и когда одни против всех голосовали, чтобы отпустить Гарика, и много всего еще… Как-то так получалось, что мы были вместе, вы и я. Наверное, для этого и нужно было это все, чтобы что-то понять, разглядеть… Ирина Сергеевна, я хочу, чтобы вы знали. Я хочу быть с вами. Всегда.
С вами. Всегда.
И целый космос взорвался в двух простых, но так много значащих фразах.
Где-то за пределами бережно обнимавших ее рук продолжал существовать мир — жестокий, пугающий, беспощадный. И она сама была частью этого мира — циничная, безжалостная, беспринципная. Но это не имело значения.
Потому что он с ней теперь. И уже навсегда.