— Я, милая барышня, — говорил мне Гриша, — последний претендент в рай. Самый-самый распоследний. Первых в подлунном мире, как вы понимаете, уже давно нет.
— А второй кто? — улыбнулась я.
— Вторых много. Это почти все, кто живет в многолюдных общежитиях и просто в бараках. Они самые несчастные, потому что всегда на виду. Они не могут по-настоящему ни молиться, ни мечтать. Вся их жизнь проходит в большой человеческой свалке. Им некуда даже мысли положить.
Не смотрите на меня так, будто не знаете, куда люди кладут мысли. В тишину, понятное дело, в тишину. Там они, родимые, как арбузы на солнце дозревают и идут в дело уже годными к применению. А то, представьте, приходит человек домой — в общежитие, усталый и хочется ему почитать что-нибудь душеспасительное, того же Монтеня, а рядом в соседней комнате играет музыка низких частот. Тум-тум-тум. Тум-тум-тум. Какое тут может быть чтение? В краю, в который я не желаю никому попасть даже на короткое время, подобная музыка называется топотно-копытной. Она пробуждает в человеке не высокие чувства, а совсем даже наоборот. Но если бы она только их рождала. Она еще и программирует человека на определенные действия. Заставляет запоминать ее частоты, и потом, когда несчастный не слышит ее какое-то время, он — страшно сказать — скучает по ней, а как только до его слуха донесется нечто подобное, то он уже всей душой внимает этому, бежит к своим низким частотам, как верный пес к хозяину.
…Общежития мешают прикоснуться к вечности. Вот поэтому вторые, — это люди, которые всеми силами стремятся к тишине и покою, а умные — еще и к одиночеству. Оно, родимое, шлифует человеческие натуры, да еще как! Опять же хочу вам сказать, что за время, которое мы вынужденно проводим в электричках и на вокзалах, в очередях и на собраниях, нам прощается многое, хотя порой чувствуем мы себя после этого неважно.
Третьими в рай попадут матери, которые от детей не получают весточек. О, это самый тяжелый вид наказания — хуже смерти, уверяю вас! Неизвестность — тяжелейшее чувство. Оно дается нам для смирения, часто передаваясь по наследству.
А после них в рай обязательно пойдут все потерявшие когда-то любимых…
Все-все, не плачьте. Ну-ка, немедленно вытрите слезы! Они вам совершенно не к лицу! Лучше кушайте пирожные, кушайте. И прошу вас, не стесняйтесь. Кстати, вы любите сок, срок годности которого не так давно истек? Он, послушайте старого дурня, довольно полезен. Такие соки организм не засоряют, а как раз наоборот — выводят из него разные засорения.
Мне нравится, как вы едите. Смотреть на жующую женщину — одно из редких удовольствий умного человека. Это почти то же, что видеть, как, например, горит новый пятиэтажный деревянный дом. Завораживающее зрелище!
Видел недавно — горел огромный особняк. Невероятно высокие лепные потолки, люстры, равные по стоимости двадцатилетней зарплате учителя высшей категории, широкие подоконники с рядками прохладных фиалок всех оттенков радуги уходили навсегда… В одну из стен был вмурован сейф, на содержимое которого вполне можно было бы приобрести маленький островок в стране магнолий или картину художника, жившего в средние века, на самом престижном мировом аукционе. А в подвале имелась коллекция терпких вин с запахом вулканического дыма… Впрочем, коллекцию удалось частично спасти, да и содержимое сейфа тоже.
Но я не об этом. То, почти детское счастье, которое от лицезрения пожара получили обитатели рядом стоящих особняков, да и просто зеваки, я буду помнить вечно.
Я находилась под сильным впечатлением. Со мной так еще никто не говорил.
А Гриша между тем продолжал:
— Вы недавно, кажется, переживали из-за мерзкой клеветы. Напрасно вы считаете себя опозоренной. Словесное болото вам пойдет только на пользу. — При этих словах я нервно напряглась. — Ваша честь в порядке. Но согласитесь, юная барышня, вашему милому образу не хватает пары-тройки маленьких морщинок, которые бы полностью и сразу раскрывали ваш внутренний мир. И это сделает обычная душевная грязь. Она, наивная вы моя, иногда творит просто-таки чудеса! Обмазали тебя ею по молодости — глядишь, и душа сохранилась. А вместе с ней и сострадание, и милосердие. В общем, человек! А если этого нет? Тогда можно образ Бога в два счета потерять. И это уже будет не человек разумный, а человек обыкновенный.
Ой, только не говорите, что по большому счету не видите между ними разницы! Вы же тоже понимаете, что вам действительно во благо. Когда тело мажут грязью, оно вскоре, пусть и не сразу, но исцеляется. Так и с душой.