Взять, к примеру, нашу набережную: небольшую, но отделанную под питерскую, с фонарями и фонтанами. С той лишь разницей, что через каждые четыре метра на ней стоят шикарные мусорные урны в уникальном архитектурном стиле.
И что же? Два раза в день убирают наши дворники набережную и каждый раз собирают горы мусора. Ну не принято у нас бросать мусор в корзину! Не принято! Люди гуляют по набережной с колясками, на велосипедах или же просто пешком и бесконечно гадят, гадят, гадят. Другой бы глава поселка плюнул, а мне интересно — когда-нибудь этот народ научится убирать за собой. Четырнадцать лет учим, учим, а все без толку.
В этих краях хозяева жизни — иностранцы. Они приезжают на Север, останавливаются в дорогих гостиницах и… весь мир сразу начинает вращаться вокруг них. Кофе? Водку? Дорогую рыбу? Девушек? Пожалуйста! Возьмите все и сразу!
А те, кто добывают нефть, от зари до зари торчат на месторождениях, получают за свои труды, конечно, гораздо меньше того же иностранца, который торгует нашей нефтью. Это он хозяин жизни, а не наш русский работяга. В итоге у многих жителей северных городов имеется одинаковая мечта. Чтобы наше правительство хотя бы однажды сказало иностранным властям: так, мол, и так, дорогие вы наши зарубежные партнеры, нефть и газ мы вам две недели подавать не будем — инвентаризация скважин у нас. А что здесь такого? Мерзнут же наши старики без тепла в Центральной России, так почему бы не отключить тот же Запад или хотя бы припугнуть его, а то ну совсем никакого уважения к нашему брату нету, причем у себя же дома.
О, что бы тогда поднялось! Какой скандал мирового уровня! Эх, правительство, правительство, почему ты не ценишь своих людей? Долго ли стать тем же иностранцем?
А между тем на Севере как полыхали двадцать лет назад, так и полыхают по сей день газовые месторождения. Газ горит и днем и ночью. И никому, ну совершенно никому нет до этого дела.
Подойдешь к такому факелу и кажется, что Земля вот-вот заговорит с тобой человеческим голосом, попросит пощады. Нефть тем временем разливается от неправильного обращения с месторождениями. Засоряются пойменные луга, богатые дичью болота, глухие леса, где испокон веков царствовал ельник да кедрач.
А потом много-много десятков, сотен километров подряд — это особенно заметно, когда едешь на поезде, — не видно ничего живого. Только голая земля, пострадавшая от разлива нефти, из которой торчат головешки, бывшие когда-то вековыми деревьями. Так во Вторую мировую торчали черные головешки, оставшиеся от деревень после фашистов.
И кто знает, сколько столетий должно пройти, чтобы на этих местах снова восстановилось лесное царство, где правит бал сама природа.
И в то же время на тюменском Севере остались еще удивительные места. Помню, однажды мы заблудились с родственником в тайге. Долго-долго ходили по вековым зарослям, устали и проголодались. С собой у нас по чистой случайности оказалось ружье. Я заметила дерево, на котором сидело множество куропаток, прицелилась и выстрелила в одну. Куропатка упала, а другие взлетели, покружили-покружили над деревом и снова сели на прежние свои места.
Вот что значит непуганая природа, неразбуженная тайга.
Куропатки просто не знали, что такое выстрел и что он несет смерть.
Глава пятая
Проститься с миром
Вскоре моя работа совсем перестала меня интересовать. То есть не сама работа, а место работы. Я перестала чувствовать сенсации, вкус дополнительных заработков.
Мне захотелось писать простые человеческие истории о людях труда, о дружбе, верности — в общем, то, что в настоящее время носит ярлык «не читабельное». Я стала больше уделять внимания ребенку и написала ему целый сборник сказок. Маленький Лука был в восторге и тут же решил их самостоятельно проиллюстрировать.
Но несмотря на умиротворенность, полноту жизненных ощущений, мне с каждым днем становилось все хуже и хуже. Самой частой моей спутницей отныне стала тяжелая ноющая боль, которую я вынуждена была носить в себе. Я начала быстро ослабевать, напрочь пропал аппетит и сон. Дни и ночи я полностью заполнила стихами, прозой, бесконечными разговорами с Саэлем обо всем и путешествиями в невиданные до недавнего времени миры.
Врачи утверждали, что это сильные болеутоляющие лекарства на меня так действуют, ну не может обычный человек быть вхож в мир ангелов. Меня же мнения медиков абсолютно не интересовали. У меня осталась такая же замечательная память, какая была раньше, и я заучивала наизусть длинные акафисты и псалмы на церковно-славянском. Читала старинные книги, особо понравившиеся мысли выписывала и потом их перечитывала снова. Я даже завела специальную тетрадку, шутливо назвав ее «Зерна правды».