Огромная морская волна вот-вот смоет всю работу.
— Чего, чего здесь не хватает? — как сумасшедшая начинаю я метаться из стороны в сторону в поисках чего-то необычного, но очень нужного.
Удивительно! Перед самым носом стихии хочу создать совершенство. Спрашивается, зачем? И вдруг меня молниеносно осеняет…
— Ну конечно же, челки! Не хватает как раз челки! Это же элементарно!
Я тоненьким перышком быстро ткнула в янтарную россыпь на лбу, и неожиданно из-под земли ударил огромный прозрачный фонтан. Мгновение — он уже достал до солнца.
Фонтан отразил всю силу прилива и портрет остался на месте, на берегу, как и было задумано мной — ярким и совершенно нетронутым. С глазами, в которых отражается все небо сразу.
— Вот это челка! — воскликнула радостно я. — Да-да, я именно такую хотела. Ну как же без челки-то? Без челки никак! В каждом портрете непременно должна быть челка…
Открываю глаза. Я нахожусь в светлой больничной палате. На столе нежно-белые цветы. Начинаю почему-то разочарованно плакать.
В дверь стук. Это сын, это мой маленький Лучик.
— Мама, дорогая, пожалуйста, не пугайся, я в карнавальном костюме, я сам его сделал. Ты не смотри, что сейчас лето. Ну и что, правда? Ты знаешь, я долго-предолго молился за тебя у бабушки перед образами. Чтобы злое чудовище выпустило из лап мою прекрасную принцессу, которая пришла из далекой Вселенной, отпустило бывшую соседку месяца… Угадала, кого я имею в виду? Не угадала? Сдаешься? Мою маму. И оно, хоть и чудовище, испугалось меня! Вот видишь, какой я страшный, когда весь в краске. Даже ты меня не узнаешь и пугаешься. У-у-у.
— Какое чудовище? Лука, о чем ты говоришь?
— Ну, как называется это больничное отделение — окнологическое, наверное, олнокогическое… ну, ты сама знаешь. Вряд ли я когда-нибудь его правильно напишу. Ты мне подскажешь, как правильно писать, чтобы без ошибок, да? Я тогда сам напишу тебе сказку, потому что я уже взрослый. Мама, скажи, а все взрослые пишут без ошибок?
В дверь снова стук. Входит молодой мужчина, как две капли воды похожий на Саэля.
— О, я знаю, кто тебя послал! Моя радость, моя любовь, но ведь так не бывает… — Мое сердце вот-вот выпорхнет из груди…
— Понимаешь, Арина, — обращается он ко мне, — я ждал, ждал, ждал целую вечность, а может, и две, не важно, а потом взял полевую ромашку и пришел к тебе. Я так решил: сегодня или никогда. Третьего не дано. Если нам суждено в любви и счастье прожить здесь, на Земле, сорок лет вместе — душа в душу, рука об руку, а потом сорок жизней Там, то этого очень мало, согласись? В радости время летит быстро, ты и не заметишь.
Бедная, бедная моя, сколько же тебе пришлось пережить за все это время.
А если вдруг нам негде будет жить, запомни, мы всегда можем рассчитывать на четвертый барак у южной стороны первой городской несанкционированной свалки. Плюшевый мишка, будь уверена, нас пропустит. Ну а если не хочешь жить в бараке рядом с ромашковым полем, мы можем уехать из города, на север, или на юг, или в центр — в самое сердце России и поселиться рядом с каким-нибудь древним храмом или монастырем, чтобы постоянно слышать колокольный звон, который ты так любишь.
Иногда позволь мне тебя ревновать. Ведь такой, как ты, нет больше нигде в мире… Но ты, пожалуйста, этим не гордись, иначе ты потеряешь свое очарование, — ну пусть не все, а только часть его, но и этого жалко… Я очень тебя прошу, оставайся такой же скромной и робкой, если можно, пожалуйста…
— О, ура! Ура! Ура! Мы уедем в другой город! В другой город, большой и красивый! — закричал Лука, прыгая на одной ноге. — Мама, мамочка, а на каком этаже мы там будем жить? Там, в нашем новом доме, будет место для велосипеда? А Саэль (Лука тут же стал называть незнакомца Саэлем) нам будет так же строить город из тумана?
— Знаете, что я решил, — сказал вдруг до боли родной незнакомец, — я построю для нас настоящий дом.