Однако не будем сразу же думать, что это делалось из тщеславия. Нет, просто человек той эпохи верил, что если его изобразят молящимся в церкви, то это будет ему засчитываться как некая молитва нон-стоп, то есть его изображение молится за него всегда. Да, для нас это звучит странно, но наверняка и наши убеждения будут таковыми для людей спустя какую-нибудь тысячу лет. Поэтому логика такого «тщеславия» заказчиков была проста: чем больше моих изображений на иконах или фресках в церквях, тем больше у меня шансов отмолить свои грехи. Сами монахи, кардиналы и Папы Римские не стеснялись вписывать себя в библейские сцены! А вдруг сработает и двери Рая откроются для них чуть-чуть шире?
Кроме портретов четы Сассетти, на этих фресках мы можем заметить еще один феномен в искусстве того периода. На одной из фресок, где изображена сцена утверждение устава францисканского ордена, мы наблюдаем группу серьезных мужчин. Это снова синьор Сассетти, а также его друг и компаньон Лоренцо Великолепный Медичи, который на тот момент стоял во главе банков семьи. Также здесь изображены другие члены семьи Медичи и важные друзья или партнеры по бизнесу. Тем самым синьор Франческо заявляет всей Флоренции, с кем и в каких деловых отношениях он находится, это было важно понимать.
Получается, что семейная часовня необходима не только для религиозных моментов, но и используется, как политический инструмент. И если за ушитый драгоценностями кафтан церковь стыдила, то за богатое убранство часовни ничего не было. Более того, существовала конкуренция. Каждому хотелось бы иметь самую красивую часовню, где фрески написал лучший художник, скульптуру изваял лучший скульптор. И никаких штрафов за роскошь.
Кроме семейной часовни, еще одним инструментом для искупления грехов была благотворительность. Опять же попытаемся поразмышлять, как банкир XV века. Если я творю зло (занимаюсь коррупцией, ростовщичеством и другими нехорошими вещами), значит, я должен сделать добро, которое по качеству перевесит мое зло. Все представили весы, где на одну чашу помещают все наши нехорошие проступки, а на другую добрые дела? Добро должно перевесить, логично же? Одним из примеров «большого добра» была благотворительность, такой способ искупления грехов очень поощрялся.
Однажды Козимо «Старший» Медичи, дедушка Лоренцо Великолепного, которого мы только что упомянули, пришел в Папе Римскому с вопросом:
— Ваше Святейшество, Евгений IV, ну скажи, как другу, что мне нужно сделать, чтобы получить искупление?
Папа Римский предложил Козимо вложить 10 000 золотых флоринов в перестройку монастыря Сан-Марко. На эту сумму можно было бы спокойно открыть целый банк с нуля, поэтому единственным условием со стороны банкира было то, что в монастыре будет жить его любимый монашеский орден — доминиканский. Тогда Евгений IV быстро нашел способ, как выгнать с территории старого монастыря братьев сильвестринцев, обвинив их в распущенном образе жизни. Но по злому року судьбы, в монастыре случился пожар. Бедные братья доминиканцы, после новоселья, какое-то время были вынуждены жить во временных «шалашах» из полуразрушенных кельей. Но реставрация не заставила себя долго ждать и, пройдя необходимую бюрократическую волокиту, у монастыря стали толпиться телеги с материалами, запряженные огромными волами.
Монастырь и церковь Сан-Марко, Флоренция. © Елена Каткова
Монастырь Сан-Марко находится в двух шагах от дворца Медичи, поэтому после перестройки для Медичи он стал в некоем роде семейным монастырем. Козимо даже попросил сделать для себя келью, в которой был частым гостем. Даже такому предприимчивому банкиру, было, о чем подумать, а может, и покаяться в глухих стенах монастыря.
На самом деле Козимо вложит даже бóльшую сумму, чем ему было озвучено. Возможно, для надежности, а может, просто не рассчитали. Как часто бывает в ремонте, подсчитали приблизительные расходы, теперь умножьте их на три, а в случае Козимо, на четыре, заплатил он в итоге 40 000 золотых флоринов. Так или иначе, монастырь получился самым инновационным в Европе XV века. Его отличало невероятное количество фресок. В каждой келье была роспись на тему жизни и страстей Иисуса. Это действительно невиданная роскошь — кельи монахов никогда не украшались циклами фресок! Часть из них расписал Беато Анджелико — художник и по совместительству монах ордена, которого прозвали «Блаженный Анджелико», за его невероятную способность передавать тепло и божественный свет в ликах героев картин и фресок.