— Упс! Кого я вижу? Подружка дорогая, просим на сцену!
Маша вышла, не веря своему счастью, не чуя под собой ослабших ног, нащупывая кончиками туфель половицы — навстречу своему Звёздному часу.
— Оператор, крупный план! О кей! Да это же вылитая Бурёнка из Маслёнкина! Это что у тебя — колокольчик? — она острым ногтём бесцеремонно поддела Машин медальон на груди. — Вау! А какое роскошное вымя — лифчик не жмёт? Сколько молока надаиваем? По дружбе (это моя одноклассница, господа!) — прошу у Бурёнушки экологически чистого молока! Молочные ванны так молодят!
Гомерический хохот в зале. Иволгиной с готовностью несли чистую трёхлитровую банку. Я, мучаясь, выключила телевизор, стараясь не смотреть на Машу…
— Знаешь, что я первое услышала, когда села в вагон? «Мама, смотри, тётя из телевизора! Бурёнка из Маслёнкина!» На меня приходили смотреть из соседних вагонов, щёлкали на телефоны! Господи, как я не умерла от стыда! И когда я вышла на перрон, все оборачивались и фыркали. Дети — они же непосредственные! — кричали:
— Бурёнка из Маслёнкина пришла, молочка принесла! Му-у!
Ты вот сейчас со мной разговариваешь, а я, как рентген, вижу насквозь твои мысли. Признайся, ты думаешь: «Бурёнка из Маслёнкина! Бурёнка вернулась в своё Маслёнкино!»
Она горько рыдала, билась в истерике и выкрикивала свою «Бурёнку».
…Маша пролечилась полгода. Она подурнела, похудела и притихла. По совету психолога поменяла внешность: остриглась ёжиком и перекрасилась в брюнетку. Никто не узнаёт в ней больше Бурён… мультяшную героиню. Я даже в мыслях старюсь не произносить этого прилипчивого слова.
Мы снова пьём чай, и я счастлива, что всё позади. Маша снова упоённо рассказывает, каким бешеным успехом пользовались её эссе. Как знаменитый седовласый поэт стоял на коленях, упрашивая переложить их на стихи и издать сборник. А известный московский композитор готов был отдать всё на свете, чтобы сочинить к ним музыку.
Потом Маша спрашивает у меня телефоны местных многотиражек. Я ополаскиваю в кухне чашки и слышу, как Маша унизительно и умоляюще говорит в трубку:
— Нет места на полосе? И в ближайшее время не предвидится? А когда вам перезвонить? Через месяц? Лучше через два? А вы не знаете, куда ещё можно пристроить мои эссе? Чудные эссе на вечную тему о мужчине и женщине, о любви… Бесплатно, разумеется! Я бы даже сама приплатила! Не знаете? Извините…
И набирает следующий номер.
Японский зонтик
Потерялся старый японский зонтик. Ну да, тот самый, полуавтомат: с этикеткой «три слона», ещё из СССР. Я простояла за ним в очереди, в три кольца обвившей ГУМ. Три часа в трёхколенчатой очереди за тремя слонами. Зато и служил верой и правдой три десятка лет. Только однажды из петельки выскочила спица, я её сама аккуратно и подшила.
Он был лёгонький, нежного пастельного цвета: подойдёт к любому гардеробу. Не то, что тяжёлые, советские, в аляповатых цветах. Их механизм предательски заедал в самый ответственный момент. Они выкручивали руки, выворачивались наизнанку при слабом порыве ветра и грозили унести прочь, как Мэри Поппинс…
И вот он потерялся, мой любименький штопаный зонтик-дружок. А лето выдалось дождливое: прямо сезон тропических ливней. Пришлось срочно купить первый попавшийся китайский, одноразовый. Теперь, по закону вредности, старый зонтик должен был обидеться на хозяйку-предательницу и тотчас отыскаться. Но не отыскался.
— Яп-понский зонтик!
Это я не взывала к пропавшей вещи — это я так выругалась. Служил у нас отделе дознания майор П., бравый мужчина. Он в сложных жизненных ситуациях неизменно привлекал «японского бога», «японского городового» и даже таинственного «японского гостя». Взревёт — штукатурка сыплется, и подследственные в ужасе подскакивают на табуреточках и колются как полешки. А я вот нашла для ругательства более изящный, кокетливый дамский оборот.
— Японский зонтик! Следователь по особо важным, называется, — бормочу я, контрольно перерывая квартиру. — Какой-то паршивый старый зонт найти не могу. Недаром тебя (то есть меня) шуганули из органов…
Это больная тема, и я прикусываю язычок. Да и наговариваю на себя: я считалась лучшим спецом в органах. Это сейчас на службе развелось папиных дочек с крахмальными ресницами и силиконовыми ротиками. Хлоп-хлоп глазками, шлёп-шлёп губками. Кофей подать, пощебетать по бумажке в микрофон, папку из кабинета в кабинет перенести, вертя попкой. А в мои годы женщин в органах служили единицы, и скидок никаких им не делалось.