- Я одновременно везде, - продолжал между тем странный посетитель, - и это очень затрудняет мне пребывание в каком-нибудь конкретном месте в данную секунду. Я знаю все обо всем - и этого знания так много, что очень часто я упускаю из виду самое важное, отвлекаясь на мелочи.
Сначала я думал, что мне будет все равно, кто станет править на Арнемвенде: Древние боги, Новые боги или грядущий повелитель, который уже готов занять этот мир. Меня это, в сущности, не касается. Я не могу быть ни добрым, ни злым, ни честным, ни лживым, ни трусом, ни храбрецом. Но однажды я посмотрел на тебя и понял, что тоже могу стать, кем захочу. Потому что на моих глазах маленькая девочка - беспомощный, смертный, обеспамятевший человек - прошла огромный континент, полный опасностей, шаг за шагом возрождая, воссоздавая из небытия могущественную богиню, которую мир давно оплакал. Ты не только сама вернулась в свою страну, ты еще и вернула надежду тем, кому хочется надеяться на лучшее. И я видел, как Богиня Истины стала Истиной - неподдельной и настоящей. И я должен смочь.
- Должен. - Каэ коротко глянула на собеседника. - Времена бывают разные тут ты не прав, друг мой. О временах говорят, что они были страшные или добрые, радостные или жестокие. Так что только в твоей власти выбирать, каким тебя запомнят.
- Узнала? - спросил толстяк почему-то шепотом.
- Не сразу, - честно призналась она. - И монахи меня довольно-таки сильно запутали. Хотя они же и дали мне ключ к разгадке.
- Тогда говори, поможешь?
- Помогу. - Она протянула ему руку. - В любом случае помогу, независимо от того, чем ты отплатишь, хоть бы и ничем.
- Это из-за... них? - Толстяк неопределенно мотнул головой куда-то вверх.
- Да.
Они молча прошли по мостику и свернули на правую аллею. Каэ молчала, потому что глаза ее были готовы наполниться слезами, и она боялась заговорить, чтобы не расплакаться, - как всегда, упоминание о погибших друзьях больно резануло ее по сердцу. "Паломник" тоже не хотел нарушать тишину. Наконец Каэтана несколько раз прерывисто вздохнула и приняла прежний строгий вид.
- У нас с тобой огромная куча дел, - сказала она, обращаясь к толстяку. Но прежде ответь мне на один вопрос. Ты вот упоминал тут, что помог мне как-то. Я правильно понимаю, что это выразилось в том, за какой срок мы добрались до Сонандана?
- Не совсем. До Сонандана ты добиралась с нормальной скоростью, а вот до ал-Ахкафа...
- Я так и думала, что потратила на этот путь слишком мало времени.
Толстяк самодовольно улыбнулся, потом внезапно покраснел.
- Если скажу правду, ты не обидишься?
- Постараюсь, - честно ответила Каэ.
- Не собирался я тебе помогать вначале. Просто засмотрелся, вот и торчал все время рядом...
- И время для меня практически остановилось?
- Ну, почти. Но зато потом я помогал тебе уже сознательно.
Парк огласился звонким смехом Интагейя Сангасойи.
- Ты что это? - обиженно спросил ее собеседник.
- Если бы, если бы все боги были такими же сознательными, как и ты... Она остановилась. - Слушай, а как мне тебя называть? Не могу же я обращаться к тебе, как все. Глупо как-то говорить: "Доброе утро, Время", "Как ты сегодня спал, Время?"...
- А вот и твой цепной дракон! - Толстяк неожиданно ткнул пальцем в сторону аллеи - той самой, где стоял фонтан с дельфином, летящим на косо положенном куске зеленого стекла, стилизованного под морскую волну.
- Это еще кто? - удивилась она.
Но ответа не потребовалось.
Когда не на шутку встревоженный Нингишзида в сопровождении четырех дюжих жрецов наконец отыскал Каэтану и ее посетителя в самом дальнем уголке парка, он облегченно перевел дух. Но ненадолго. Вообще-то надо было бы высказать Каэтане все, что он думал по поводу ее беспечности и неосмотрительности, - но не ругаться же с Великой Богиней в присутствии подчиненных и посторонних. Молодым священнослужителям он, конечно, вообще ничего не объяснял, да и что он мог бы им объяснить, если и сам толком ничего не знал, - они стояли и благоговели при виде своего божества. А Нингишзида никак не мог придумать достаточно благовидный предлог, чтобы заставить надоевшего "паломника" убраться восвояси: ну не нравился он верховному жрецу - и все тут. Наконец Нингишзида набрал полную грудь воздуха, чтобы произнести первую фразу, естественно о делах государственной важности, как...
- Это ты? - обрадовалась Интагейя Сангасойя. - Вот хорошо. А я уж было собралась посылать за тобой кого-нибудь. Познакомься еще раз - это мой почти что родственник из старшего поколения.
Она обернулась к толстяку и спросила:
- Так как прикажешь тебя называть?
- Придумал!!! Придумал, - ответил тот с непередаваемым выражением на круглой физиономии, - меня будут звать Барнаба. Ну как, благозвучно?
- Как тебе сказать... Запоминается сразу и ни на что не похоже.
- Вот и прекрасно, - сказал толстяк.
- Тогда заново: это, Нингишзида, высшее существо, гораздо старше и мудрее меня. - (Толстяк заалел щеками). - Если честно, то и существом его можно назвать с натяжкой. Чти его превыше многих - это он отмеряет твои дни.
Нингишзида покачнулся было, но выстоял. Он слегка поклонился толстяку и сказал:
- Разреши мне смиренно приветствовать тебя, о Барнаба.
За его спиной раздался характерный звук - верховный жрец мог голову дать на отсечение, что юные служители сдержанно прыснули, услышав это имя.
Когда Каэтана пригласила гостя во дворец, чтобы там подзакусить и побеседовать о насущных проблемах, он постарался приотстать, чтобы затем из-за спины наклониться к своей повелительнице.
- Прости, о Кахатанна, но все же, кто это такой? Бог судьбы?
- Время, - коротко ответила она.
"Еще не самое страшное, что могло бы быть", - подумал он.
Барнаба обернулся ко всем сразу:
- Я еще никогда-никогда не закусывал. Это интересно?
- Очень, - улыбнулась Каэ. - Одного этого будет достаточно, чтобы ты надолго остался в человеческом образе.
Нингишзида не был глупцом и жил сегодняшним днем только потому, что понимал: всей человеческой мудрости не хватит, чтобы решить самый главный и самый серьезный вопрос - что сделать для того, чтобы остановить Зло, постепенно проникающее в их мир. Он догадывался о том, что его богине очень скоро придется сражаться с этим противником не на жизнь, а на смерть, потому что нельзя жить в стороне от мира и делать вид, что в нем все по-прежнему. Он догадывался, что диковинные посетители недаром зачастили в Сонандан со времени возвращения Истины в свой храм. Он понимал, что самая страшная битва все еще впереди... Но жизнь брала свое.