Если вы не хотите, чтобы круг вашего общения был ограничен англосаксами, японскими тележурналистами и девушками, работающими в клубах развлекательных районов Роппонги и Синдзюку, учите японский – он этого стоит!
Интересно, что в наиболее выгодном положении оказываются в Японии иностранцы, знающие японский язык, но не афиширующие это знание. Россия, мягко говоря, не самая популярная тут страна, и мы, русские, как ни странно, даже можем извлечь из этого некоторую пользу. Речь идет о работе «большой белой обезьяной». Так мы называли этот вид заработка, который довелось попробовать многим гайдзинам, хотя, возможно, они и придумывали для него более благозвучные определения. Русские в Японии могут оказаться кем угодно – в зависимости от фантазии работодателя и собственных способностей. Мой друг Андрей, в прошлом кандидат политических наук, а ныне преуспевающий бизнесмен, однажды выдавал себя в Японии за психиатра из Белиза – настоящий психиатр не приехал, а потерять лицо устроителям международного мероприятия не хотелось. Где находится Белиз и как выглядят белизцы, вряд ли кто в Японии знает, так что белый иностранец, говорящий по-английски с легким акцентом («бабушка бежала в Белиз из России, спасаясь от большевиков»), выглядел очень представительно и совершенно очаровал японцев рассказами о своей экзотической стране.
Другого моего друга знакомая русская певица Катя однажды попросила помочь ей в «раскрутке». Используя элементарные знания французского языка и презентабельную внешность, главным атрибутом которой в тот вечер стали очки, он блестяще справился с задачей. Представ в ночном клубе перед поклонниками певицы в качестве канадского музыкального критика, мой друг, специально и тщательно коверкая французские слова на японский лад, с похвалой отозвался о Катином творчестве, а когда ему начали задавать профессиональные вопросы, глубоко наморщил лоб и начал рассказывать что-то о Канаде, мешая французские слова с английскими, те с немецкими, а немецкие с японскими. Понять что-то было невозможно, риска уличить его в музыкальном непрофессионализме – никакого, а успех оказался ошеломляющим. Как тут не вспомнить и русскую фотомодель Машу, по требованию продюсера выдававшую себя за Мэри из Кливленда, и Мишу, который, прожив в Японии лет десять, изображал перед камерой впервые попавшего туда немецкого туриста. То, как нас, к обоюдному удовольствию, использовали оборотистые японцы для выманивания денег у своих менее сообразительных сограждан, сильно напоминало демонстрацию диковинных зверьков, которые к тому же умеют разговаривать почти как люди, только непонятно. Наряду с обслуживанием хостесс-бизнеса и туризмом, такая деятельность приносила наиболее гарантированный доход «странным иностранцам» – хэнна-гайдзинам, каковыми и были многие из нас. Настала и моя очередь испытать себя в новом качестве.
Белая обезьяна у яшмовых ворот
Все началось с того, что однажды весной, в середине мая, утром в мою железную дверь, какими оборудованы во избежание перекашивания косяка при землетрясении все японские квартиры, постучал сосед Вадик. То, что это именно он, я понял сразу – все остальные в дверь звонят. К звонкам я относился осторожно – у меня телевизор стоял так, что его было видно от двери. Японцы же часто ходят, собирая деньги на свое «общественное телевидение» – NHK – по квартирам. Не знаю, сколько им подают соотечественники, но я каждый раз в таких случаях говорил, что NHK не смотрю, потому что у меня вообще нет телевизора. Это чтобы они не вздумали еще за какой-нибудь канал собирать – вдруг решат, что у них есть другое телевидение общественное, и мы за него должны платить. Но Вадика я знал – он никогда не звонил: у многодетного отца укоренилась привычка не будить детей звонком, даже если в квартире их нет. Так вот, заходит как-то майским утром ко мне Вадик и начинает меня агитировать:
– Выручай, у меня выставка в Тояме и одновременно в другом месте, туда должен был поехать папа, но ему визу до сих пор не дали. Если он не приедет, у меня с ними сорвется контракт, а это очень плохо. Ну, в общем, тебе надо четыре дня поработать русским ювелиром.
– Нет.
– В Киото.
– Ну… хорошо.
Вадик – ювелир. И папа его – ювелир. И маленький Рин, когда вырастет, тоже, наверное, станет ювелиром. Мне, честно говоря, было бы все равно, если б мы не мое соседство с Вадиком. Мы снимали с ним квартиры на одной лестничной клетке, а точнее, тропинке в маленьком двухэтажном «апато». У Вадика жена, очень красивая японка, и трое детей: две девочки и мальчик. А еще у Вадика есть работа – он режет яшму. Перед домом у нас находилась мастерская. В ней стоял камнерезный станок, на котором он точил сей малоизвестный японцам камень, превращая его потом в камеи, бусы, кулоны и другие украшения, названий которых я так и не смог запомнить, но которые очень нравились японцам. Кстати, папа Вадика, судя по всему, – действительно ювелир, и довольно известный в России. Вадик рассказывал, что в Питере, Москве, Сан-Франциско, Берлине его отец приложил свою ювелирную руку к восстановлению знаменитых тамошних соборов и дворцов.