Она попробовала пошевелить пальцами ног, но абсолютно их не ощущала, как будто отлежала их во сне или отсидела, только покалывания иголочками она не чувствовала. Она не чувствовала вообще ничего.
В такой ужасной правде Вика прожила первые дни своей новой и страшной жизни. Мобильный телефон звонил все реже. Хоть звонков было по-прежнему много, их количество из-за ее вынужденных отказов, день ото дня становилось все меньше. Про сорванную поездку в Москву она и думать не хотела. Ее, конечно, очень интересовало, поехал ли кто-нибудь туда вместо нее или они вообще нашли модель из другого города, но она подавляла в себе желание спросить об этом у Натальи Борисовны. Свете она старалась не завидовать, тем более она уже вернулась в Новосибирск. Мише об ужасной новости не говорила — пусть думает, что скоро увидит ее здоровой.
Вика пыталась найти в себе силы думать по-другому, по-новому. Ее практичный, выискивающий повсюду выгоду ум, кричал и неистовствовал от такой внезапной инвалидности. Ей ничего не оставалось, как смотреть теперь на все сверху, по-философски. Когда она смотрела на весь мир и на себя в нем сверху, ее трагедия в масштабах мира исчезала. Ведь после этой страшной аварии мир остался прежним, кто-то сразу нашел ей замену и обошелся без нее, кто-то просто забыл, а кто-то даже и никогда не знал о ее существовании.
Она понимала, что скоро все от нее начнут потихоньку отворачиваться. Что касается мужчин, то тут вообще было яснее ясного — их привлекало в ней только тело. Инвалид не бывает сексуальным, а значит и им она больше не нужна. Сможет ли сдать Миша такой экзамен на верность — она очень сомневалась. Поставь ее на его место и окажись он в кресле-каталке, она бы точно не осталась бы с ним, несмотря ни на что. Любила ли она его? Наверное, и не врала, когда говорила, что хочет вместе с ним переехать в Москву. Но если бы он не переехал, она горевала бы недолго. Возможно, Леша еще какое-то время не потеряет к ней интерес, хотя будет уже воспринимать ее не как недоступную девушку, которую было интересно добиваться, а просто как друга.
Наталья Борисовна, конечно, будет продолжать с ней общаться, во всяком случае, какое-то время, но и это будет лишь из-за приличия. Подруги, которые видели в ней пример, на который стоило равняться, теперь увидят инвалида в кресле-каталке. Конечно, они не подадут вида, они будут продолжать сочувствовать, но общаться им с ней теперь будет ни к чему.
А как она на месте одной из своих подруг повела бы себя? Как бы она поступила, случись такое, например, с Леной? Конечно, она бы пошла в больницу и искренне переживала бы. Приносила бы фрукты и соки. Но потом она бы смирилась с таким положением подруги и жизненные дороги разошлись бы. Просто в ее тусовках и шоппингах не было бы уже Лены. Она с каждым днем все больше бы от нее отдалялась, потому, что Лена уже не принимала бы участие в ее жизни, в общих с ней делах и развлечениях. И максимум что бы их еще связывало, это редкие встречи и звонки — дань старой дружбе. Вот как оно неизбежно было бы, с той лишь разницей, что вместо Лены это случилось с ней самой.
Вика стала чаще вспоминать о боге. Да, она помнила о нем всегда, но это было что-то дежурно-бытовое — так о боге обычно думает каждый человек, у которого неплохо идут дела и которому всегда некогда. Обычно вера людей в бога ограничивается иконками, приклеенными в машине и крещением детей. Некоторые еще соблюдают посты, правда мало кто понимает их смысл.
Она даже так и не купила родителям стиральную машину или аэрогриль, когда были деньги. Она просто забыла об этом в каждодневной суматохе, ей некогда было подумать о ком-то другом. Какая разная может быть жизнь. Какая разная может быть жизнь у одного человека…
Вика теперь задумалась обо всем этом. Задумалась, почему это произошло именно с ней. Также она думала и о том, что существует масса людей инвалидов и многие из них живут полноценной жизнью. Ей даже казалось, что она сможет найти прелести в такой жизни, но каждодневное утреннее возвращение в реальность начисто убивало с таким трудом завоеванные вчера компромиссы.
В один из дней ей позвонила хозяйка квартиры и, ругаясь, попросила плату за новый месяц. Пошел уже второй месяц, и ей давно надо было оплатить его. Вика, по-видимому, не заметила ее прошлый звонок, приняв за очередного работодателя.
Девушка извинилась и была вынуждена сказать, что съедет. Этому было две причины — во-первых, кончились деньги, во-вторых, ей уже не нужна была отдельная от родителей квартира, несмотря на то, что она останется в Новосибирске. Ей теперь нужен был присмотр — пока здесь в больнице, а потом дома у родителей.
Она попросила Лешу свозить ее в выходные на Шевченко и помочь забрать свои вещи, на что он с радостью согласился. Ее почему-то сейчас больше тянуло к Леше, чем к Михаилу и дело было не только в том, что Михаил еще не знал об ее инвалидности. Перед Лешей она не пыталась изображать из себя что-то лучшее, чем была на самом деле и не пыталась производить на него впечатление. Поэтому с ним ей было легко. И еще, когда она была рядом с ним, то не стеснялась своей инвалидности. Она могла быть перед ним полностью открыта.
— Машина подана, мисс королева. Правда, не особо какая, всего лишь «Хендай», — почти крикнул Леша, войдя в палату и пытаясь взбодрить Вику.
Ей теперь не очень нравились упоминания о королеве красоты и прочих ее заслугах. Они с болью напоминали ей о красивом и удачном недавнем прошлом.
— А как я к машине спущусь? — спросила девушка.
— Э-э-э, — молодой человек на секунду задумался. — Я тебя на руках отнесу.
Он аккуратно взял ее на руки и, открыв ногой дверь, понес к лифту.
— А мы ничего так на больничных харчах пьедестал наели, — пошутил он.
— Ну, Леш, думай что говоришь! Я и так места себе не нахожу!
— Молчу, молчу. Ты все равно легкая и изящная и другой быть не можешь, — заверил он.
«Хендай», весело жужжа двигателем, ехал по летним улицам города. Она уже почти полтора месяца не была на улице. Во дворах играли дети, по тротуарам ходили красивые девушки в мини или в джинсах в обтяжку. Ходили симпатичные молодые люди. Все жили своей жизнью и наслаждалась. Наслаждались работой, любовью, отношениями и просто этим летним днем. Все, кроме нее.
Выйдя из лифта с Викой на руках, он открыл ее квартиру и аккуратно занес туда девушку. Последний раз она была тут на крыльях победы и полная планов. До сих пор для нее эта квартира ассоциировалась только с успехом. Квартира была застолбленным рубежом в ее жизни — рубежом, до которого она смогла дотянуться. А теперь ее сюда принесли на руках, потому, что она не могла сама ходить…
Леша собирал ее вещи и клал в сумку, а она грустно смотрела в окно.
— Хочешь, чай заварю? — спросил он.
— Нет, спасибо. Давай быстрее отсюда уедем.
Захлопнув крышку багажника, Леша сел за руль и глянув на Вику, завел машину. Проделав знакомый путь к улице Авиастроителей, молодой человек остановился перед одним из подъездов пятиэтажки. Открыв дверь, и бережно взяв на руки Вику, он пошел к двери. Бабушки, сидящие у подъезда на лавочке, притихли, предчувствуя появление новой темы для обсуждений.
Леша открыл ногой дверь и осторожно стал заносить девушку, как сзади одна из бабушек спросила у другой:
— Это дочка Шимановой что ли, с третьего?
— Она самая. Надо же! Ноги отказали чоль? — спросила другая.
— Как досталось девочке, — произнес сзади голос третьей бабушки.
— Бог, видать, наказал за жизнь-то такую! Проститутка! — снова сказала первая.
Вика от обиды сжала пальцы, и ее ногти больно вонзились в шею молодого человека.
— Товарищи бабушки, вы бы о пенсиях лучше говорили, чем другим кости перемывать, — учтиво посоветовал им Леша.
— Я никогда не думала, что жизнь может быть такой ужасной. Это даже не жизнь, а какая-то обратная ее сторона, — с отчаянием в голосе сказала ему на ухо Вика.