Это был хороший поход: костры, охота, дневник… Надежды друзей оправдались: они открыли торит… Мало ли еще что открыли? А сейчас за спиной целый окоченевший мамонт. Его надо только оживить. На миг Борис останавливается, будто споткнувшись на слове: «Оживить? Он сказал — оживить?» Что-то в этом слове еще за пределами мысли, но Борис поражен как громом:
— Оживить!..
Опыты на рыбах, летучих мышах показывали возможность оживления! Даже когда было поверхностное обмерзание. Борис вспоминает эластичную кожу мамонтов, холодную, как лед, но не лед! Хочется еще потрогать ее.
— Как оживить? — Борис ударяет кулаком по ладони. — Как?..
Он хоть сейчас готов оживить. Только бы знать, как это сделать.
Ночь наползает неторопливо. Поднялась луна, огромная, оловянная… Мороз, холода жмут нещадно. Борис подбрасывает в огонь сучья, пламя взмывает выше, пляшет, волнуется. Это помогает думать. О том же — как оживить мамонта.
В тишине слышатся отчетливые шаги. Борис поднимает голову: кто сейчас может быть? Пешком?.. Может быть, это кажется?.. За костром темнота и ночь. И луна — лишняя, как пуговица, пришитая к небосводу.
Шаги слышатся явственнее. Тишина такая, что не поймешь, близко шаги или за километр от костра. Кто это может быть?.. Кругом ни жилья, ни человека. Шаги — уже вот они.
— Кто идет? — спрашивает Борис.
Слышно натруженное дыхание человека. Борис вскакивает и почти сталкивается с Василием.
— Борис… — тяжело опускается тот у огня.
Без рукавиц, обледенелый по шею, Василий кажется призраком.
— Там… полынья, — говорит он. — Влетели с разбегу. И сразу — под лед: собаки, нарты. Сам тоже. Если бы не вмерзшее корневище…
Василий с отчаянием смотрит в лицо Бориса.
— Двести километров пути, — говорит он. — Без ружья, без спичек…
— Ладно! — Борис понял товарища. Достает спальный мешок, белье. — Не пропадем…
Помогает Василию раздеться, трет ему посиневшие ноги. О подробностях не расспрашивает — не надо. Потом они сидят у костра, Василий пьет чай. Борис охотно поделился бы с другом мыслями о мамонтах, о том, что они живы. Но Василию нужен покой.
Ложатся молча. Василий засыпает сразу. Борис думает, каким сложным и трудным будет завтрашний день. «Оживить мамонта…» И тот же злющий вопрос: «Как?..» Борис долго возится, не в силах уснуть. Перед глазами — пещера, собаки, синее крымское море. «Почему море, — думает Борис, — когда кругом мамонты, мамонты… Один, — считает он, — другой, третий…», — пока сон не овладевает им.
Разговор между друзьями происходит утром, за завтраком.
— Пешком по апрельскому снегу, — говорит Борис, — десять-двенадцать дней. Наступит весна — мамонта не убережешь…
Василий кивает: не убережешь.
— Рисковать мы не вправе, — Борис решительно поднимает глаза, — мамонта надо оживить.
Василий не доносит кружку до рта. Что он, Борис, сошел с ума? Оживить мамонта?..
Но взгляд Бориса тверд, слово продумано. И первое, что срывается с губ Василия, — тот же вопрос:
— Как?..
Борис горячо излагает теорию анабиоза. Животное, несомненно, в анабиозе, его надо разбудить, вернуть к жизни!
Василий раскрывает рот спросить, как это сделать, но Борис останавливает его:
— Медленным прогреванием тела, каждой клетки…
— Прогреванием?.. — спрашивает Василий. Мысль Бориса ему понятна. Но ведь это абсурд! И не абсурд… Какое-то время Василий борется сам с собой. Конечно, абсурд!
Борис смотрит ему в глаза, ждет ответа.
«А может, и не абсурд, — думает Василий. Он уже увлечен энтузиазмом Бориса. — Но как это сделать?.. Проклятый вопрос, вокруг которого вертишься, как волчок. Конечно же, прогреванием!.» Василий испытывает чувство, которое охватило накануне Бориса: есть слово, но содержание слова еще за пределами мышления. «Однако…» — Василий старается взять себя в руки. Но первое, что приходит ему на ум, — возражения.
— Костром пещеру мы не прогреем, — говорит он. — Солнца на Колыме недостаточно. Высокочастотным током? Нужны заводские условия…
Борис по-прежнему смотрит ему в глаза.
Василий перестает возражать, хотя мог притянуть еще тысячу возражений. Он видит спокойную позу животного, мирно опущенный хобот.
— Что у нас есть? — спрашивает он.
Борис облегченно вздыхает: Василий принял его мечту.
Василий действительно принял. Наконец слово начинает обрастать плотью, оно не просто звук. Оно требует найти решение, и Василий ищет решение. У них почти ничего нет, чтобы осуществить замысел.
— Что у нас есть? — повторяет Василий. — Снег, вода, камень, ветер?.. Впрочем, — делает резкий жест. — Есть лед. Вода и лед!..
В душе у него до сих пор стоит ужас вчерашнего купания, как он цеплялся застывшими руками за ледяную кромку, но в голове — другое.
— Электричество будет! — говорит он. — На днях, перед отъездом я читал об опытах бразильского ученого Рибейро или Римейро, — вода и лед могут работать как термопара.
— Василий!..
— Как термопара! — подтверждает Василий. — Ток образуется при затвердевании — или при расплавлении, безразлично! — лишь бы одна фаза вещества была твердая! Термодиэлектрический эффект! Нужны электроды и постоянный процесс замерзания. Ток будет!
Опыт они поставили тотчас.
Пока Василий разорял один из приборов, извлекая платиновые пластины, Борис делал прорубь, стараясь не вспоминать о расписках, оставленных на базе Гаранину. Семь бед — один ответ, думал он, орудуя ломом. Мамонт дороже приборов…
Вода в проруби подернулась ледком. Это и нужно было. Одну пластину опустили в воду, другую положили на лед, подключили вольтметр. Стрелка прыгнула вправо: пятьдесят три вольта!
— Васька!.. — Борис обнял друга с таким жаром, что тот едва устоял на ногах.
План был прост. Не потому, что авторы его отличались гениальностью, а потому, что в их распоряжении были простые средства: два электрода и моток кабеля, к счастью, вольфрамированного в тончайшей теплопроницаемой изоляции. Расплести кабель и завить нити в спираль — чисто техническая работа, занимался ею Борис. Василий мастерил многопластинчатый щит, каждая долька которого соберет и направит ток в нагревательную спираль. «Термодиэлектрический эффект, — черт, пока выговоришь на морозе… — ворчал он. — В нем-то и штука! При замерзании воды на границе между твердой и жидкой фазами возникает разность потенциалов. Здорово подметил этот… Рибейро! И название придумал — термодиэлектрический».
Нелегко было обвить спиралью громадного зверя от конца хобота до пят. Но и с этим справились в два дня.
Мамонт возвышался горбатой горою, тускло отсвечивал металлом, — самое удивительное сооружение, представшее человеку, фантазия наяву! Борис ходил довольный: затея ему по вкусу.
— Начнем? — обратился к Василию.
— Шилом море греть?.. — не удержался тот от улыбки.
— Не будь скептиком! В наш век делают не такое! — Борис опустил щит в воду.
Ток пошел.
— Теперь — ждать, — удовлетворенно сказал Борис. — И не давать проруби замерзнуть.
Установили трехчасовые вахты. Днем и ночью на краю проруби маячил кто-нибудь из друзей, бултыхая в воде самодельной клюшкой; когда на конце клюшки намерзал ледяной ком, ее оттаивали у огня.
Система действовала безотказно, но результатов не было. Гора, завитая в проволоку, стояла недвижимо, и больше шансов было за то, что не сдвинется вовсе. Под проволокой ощущалось тепло, но результатов никаких.