Андрей Кокоулин
Обратно
Сталос нашел Малики у взлохмаченной белой звезды.
Малики раскинулся от нее в трехстах миллионах километров и ловил звездный ветер. Альфа-частицы водорода и гелия он пропускал сквозь себя, а ионы кислорода, железа и серебра усваивал, причмокивая от удовольствия.
Сталос промодулировал запрос на приближение, и Малики благодушно позволил, подобрав раскинутые поля.
— Здравствуй, Малики, — сказал Сталос.
Он подплыл к приятелю на тысячу километров.
— И тебе не хворать, — ответил Малики, не отвлекаясь от трапезы.
Они разговаривали, обмениваясь пучками радиоволн. Космос вокруг сиял, протягивал струны и тонкие нити гравитационных сопряжений, близкое облако межзвездного газа золотило половину видимого пространства.
— Как жизнь, Малики? — спросил Сталос.
— О, какие вопросы! — восхитился Малики. Он выхватил несколько бодрящих атомов и повернулся боком к жесткому излучению звезды. — Я думал, моя жизнь тебе не интересна.
— Почему? Интересна.
Малики вздохнул.
— В нынешние времена мало кому что интересно, мой друг. Когда мы, люди, получили энергетическую свободу, интересно было первые пятьдесят лет. А потом ты понимаешь, что можешь попросту все. Тут бы и наслаждаться почти вечной жизнью, но… Наслаждаться как-то не получается.
— Ты не кажешься мне горюющим, Малики.
— О, я давно смирился. Моя горечь трансформировалась в мудрость. Я понял, что нет ничего нового в свете звезд. Например, когда старый приятель, которого я не видел почти двадцать лет, вдруг интересуется, как мне живется, я соображаю, что в этих модуляциях скрыт некий подтекст.
Сталос смутился, по телу его рассыпались пятнышки фотонов.
— Ты прав, Малики, прости.
— Все мы люди, — вздохнул Малики. Он пустил в сторону Сталоса пригоршню ионов кислорода. — Хочешь? Кисленькие.
— Спасибо.
Сталос из вежливости поглотил подарок. Он все же больше предпочитал питаться плотным излучением пульсаров. Кислород Малики, если попытаться по памяти перевести его в градацию земных блюд, мог претендовать максимум на что-то вроде крекера. Или нет, на несколько крупинок соли.
— Так что ты хотел, мой друг? — спросил Малики.
Сталос поморщился на выкинутый звездой яркий сгусток корональной массы.
— Я хотел спросить, Малики. Не пойми меня превратно, но поддерживаешь ли ты связь с Лассой?
— М-м-м… — произнес Малики. — В тебе еще живет какое-то чувство к ней?
— Что ты, Малики! — вспыхнул Сталос.
— А зря, зря, мой друг. Надо беречь человеческие чувства. Их почти не осталось в нашем бездонном мире. Ты знаешь, с этой энергетической свободой, мне кажется, мы попались на самый примитивный трюк. Нам вручили то, что нам не нужно, а взамен отняли то, что вроде бы и нельзя отнять.
— Я тебя не понимаю, Малики.
Сталос сместился и напряг защитные поля — уж больно колючим был плазменный поток. Малики же было хоть бы что. Он, наоборот, рассыпал свое тучное тело в пространстве, нежась, будто на пляже. Сталос помнил, как сам, еще в земной жизни, лежал на полотенце, прикрыв лицо панамкой (панамкой!) и раскинув руки.
Это называлось — загорать. И для этого нужны были пляжи, обширные россыпи нагретого песка, белого или желтого.
Как это теперь далеко!
— Я хочу сказать, мой друг, — вклинился в воспоминания Сталоса Малики, — что мы, конечно, во всем виноваты сами. То есть, это как бы и виной не назовешь. Любопытство. Соблазн. Преодоление собственной ограниченности. Помнишь первые, казавшиеся нам жуткими вознесения, когда из человека лупил в небо световой столб, и от него оставался лишь ком одежды? А потом он проникал в эти… в телевизоры, в сеть и говорил: «Люди, это не смерть! Это — новое бытие!». Всего-то семьдесят лет назад.
Сталос помнил. Только по его ощущениям, началось все еще на три года или даже на пять лет раньше. Вроде бы с Сибири. Впрочем, никто и никогда не верил сообщениям из дремучей России. Люди у них возносятся? Пропадают в огненных столбах целыми городами и поселками? Что за бред! Но когда то же самое, как поветрие, двинулось на Европу, на Ближний Восток, в Китай и Японию, предпринимать что-либо стало поздно.
С другой стороны, что можно в этом случае предпринять? Как глубоко ты не запирай людей, под какими замками не держи, в один момент их выстреливает вверх, и никакие перекрытия, никакие запоры, толщи воды, земли и бетона над головой не могут удержать того, кто приобрел иную природу.
— Да, — сказал Малики, — вот стал я энергетическим существом, стал почти бессмертным, получил возможность путешествовать по космосу, от планеты к планете, от звезды к звезде, на десять световых лет — пожалуйста, на сто — сделайте милость, в другую галактику — со всем нашим почтением. Хочешь, реликтовое излучение грызи, хочешь, звездным ветром закусывай, хочешь, нежься на изгибах гравитационных волн, заворачивайся в темную материю, спи, подложив какое-нибудь светило под ноги. Хотя… Кхм, думаю, можно же вылепить какую-то видимость ног, чтобы их грело. Но!