Сталос торопливо ужимался и складывался, пересобирал себя, размещая контуры памяти, жизненно важные процессы и энергетические преобразователи всего в одной тысяче километров. Ничего никуда не влезало. Печи, ускорители, гигантский объем водородно-гелиевой смеси — со всем Сталос расстался, как ни было жалко.
— Эй! — крикнул он, чувствуя себя непривычно маленьким и беззащитным. — Ребята! Я готов!
Антарес мигнул ему.
— Лети сюда.
Гравитационный щит уже ждал Сталоса. Фигуры хирургов осветились, образуя туманный, колышущийся коридор.
— Здравствуйте, здравствуйте, — сказал Сталос.
— Ты готов? — спросили его.
— Да.
— Ложись, — сказали ему.
Сталос лег на щит.
— Будет больно?
— А как же! — ответил ему знакомый голос.
— Ох, сколько в тебе, парень, лишнего! — посетовал другой голос. — Накопил ты, накопил.
— Ты, знаешь, внешние сенсоры лучше отруби, — дал совет третий. — Мы, конечно, люди опытные, аккуратные, но от боли не страхуем.
— Понял, — сказал Сталос.
Гравитационный щит держал, пластал, мешал дышать и думать. Когда тонкое алое жало скальпеля повисло над ним, Сталос в страхе отключил сенсоры. И ослеп. Оглох. Утратил всякий контакт с окружающим. Ушел в себя.
Он словно плыл в тумане, а туман содрогался, слоился, редел, теряя дальние рукава. Боль не казалась болью, но покусывала то справа, то слева, приходя с алыми, по неясным ощущениям, росчерками. Где-то рядом плыли зыбкие участливые голоса, пытаясь от него чего-то добиться.
— Все хорошо, — мямлил Сталос. — Ничего не чувствую. Сколько меня осталось? Я, наверное, уже достаточно уменьшился.
Ему казалось, не он бьется на щите, а щит бьется под ним. Время стучало внутри, громко, настойчиво. Потом заревело штормом. Сталос чувствовал, как рвется на несколько частей, и держался одним только воспоминанием о Лассе.
Она смогла, смогла, думал он. Я не хуже. Я тоже смогу. Хотя это глупо, глупо стремиться из энергетической свободы в душную скорлупу человеческого тела. Возможно, я приобрету лишь остроту летящих сквозь меня мгновений, а потеряю все остальное. Ласса, Ласса, куда ты меня втянула?
Сталос уже решил было остановить процесс, но обнаружил вдруг, что представляет из себя комочек белковой массы, в котором все время движутся куда-то жидкости и секреты, растут, размножаются и умирают клетки, происходят постоянные биохимические, биоэлектрические реакции, которые, как он с растерянностью понял, совсем им не управляются.
Вокруг был свет, свет перемежался с тенями, и Сталос не смог даже приблизительно определить, где находятся те, кто превратил его в эту жуть.
— Эй! — закричал он. — Я, наверное, передумал!
Но его не услышали.
Глазам стало больно. Сталос зажмурился, сотрясся и исторг из себя какую-то жидкость. Внутри него проявилась боль и мгновенно распространилась по всему такому непонятному, такому нелепому твердо-мягкому телу. Господи, как он отвык от него! О, нет-нет! Сталос заорал, задергал конечностями. Свет рвался сквозь веки.
— Не-е-ет!
Стремительное движение выдавило весь воздух из легких. Желудок поднялся вверх. Сердце опустилось вниз. Гул и свист проросли в новообретенных ушах Сталоса. Его несколько раз кувыркнуло в воздухе, а потом не сильно, но ощутимо приложило о твердое.
Здравствуй, новая старая жизнь!
Очнулся Сталос на опушке леса.
Он вспомнил, что такое лес, что такое опушка, узнал в тонких силуэтах деревьев молодой, подрастающий осинник. Но память не принесла облегчения. В просвет голубело небо. Полный боли, охая и постанывая, Сталос с трудом поднялся на ноги. Обнаружилось, что он наг, что по нему ползают какие-то жучки и муравьи, что ступать из-за многочисленных веток и камешков, спрятанных в траве, ни коим образом нельзя сразу в полную силу.
— Убийцы, — прошептал он, выбираясь с опушки на раскрошившийся, давний асфальт.
Впереди зеленело поле, а за ним, поднимаясь из густых травяных волн, будто скалы из изумрудного моря, тянулись вверх дома. Их было пять или шесть, потрескавшихся, увитых каким-то ползучим растением вроде плюща или винограда, серых и желтых, с мутной чешуей солнечных батарей на крышах и козырьках верхних этажей. Дальше, возможно, были еще дома, но рассмотреть их Сталос не мог в силу ограниченности зрения и густых деревьев, проросших поперек дороги.
— Ласса! — закричал Сталос.
Ему сказали, что он приземлится в той же точке, что и она. Временной промежуток — неделя. Вряд ли Ласса ушла далеко.
— Ласса!