– Конечно. Очень. – Малахии ужасно нравилось следить за ней. Без косметики лицо Тайи становилось особенно нежным. – Ты же знаешь, что говорят про ирландских мужчин.
– Нет. А что про них говорят?
– Они могут быть пьяницами, мятежниками, хвастунами и поэтами, но все как один нежные сыновья.
Тайя негромко засмеялась и начала теребить в пальцах крышку
увлажняющего крема.
– Ты ни то, ни другое, ни третье и ни четвертое.
– Обижаешь. Я могу перепить и перехвастать любого. Конечно, во мне есть и мятежное начало. А что касается поэзии… Тайя, тебе нужны стихи?
– Не знаю. Мне никогда их не читали.
– Хочешь, чтобы я прочитал или написал их? Тайя хотела улыбнуться, но не смогла.
– Не нужно.
– Что такое? – Сбитый с толку и слегка встревоженный, Малахия шагнул к ней, но Тайя попятилась.
– Почему ты плачешь?
– Я не плачу. – Тайя шмыгнула носом. – Точнее, не буду. Буду благоразумной, как обычно, – сказала она и со стуком поставила увлажняющий крем на полку.
– Может быть, ты скажешь, для чего тебе нужно быть благоразумной?
– Не смейся надо мной. Я всеобщее посмешище, и это ужасно.
– Я не смеюсь над тобой. Радость моя… – Малахия протянул руку, но Тайя ударила по ней.
– Не называй меня так и не прикасайся ко мне! – Она протиснулась мимо и вернулась в спальню.
– Не называй. Не прикасайся. Ты не будешь плакать и снова станешь благоразумной… – У него запульсировало в висках. – Может быть, объяснишь, что это значит?
– Мы почти закончили. Я знаю это и дождусь конца. Это самое важное, что я сделала за свою жизнь, и я не могу оставить дело незавершенным.
– Это не единственная важная вещь, которую ты сделала.
– Не утешай меня, Малахия.
– Черт побери, я не утешаю тебя. Будь я проклят, если стану ссориться с тобой, не понимая, из-за чего мы ссоримся. О боже, у меня тоже начинается мигрень. – Он провел ладонями по липу. – Тайя, что это значит?
– Ты сказал, что давно должен был сказать мне. Может быть, так оно и есть. Хотя я все знала сама, но так было бы лучше.
– Сказать тебе… Ах, вот оно что. – Малахия вспомнил, что именно он собирался сказать Тайе перед тем, как их прервала Клео. Он нахмурился и сунул руки в карманы. – Ты знаешь, и это тебя злит?
– Мне нельзя испытывать человеческие чувства, – бросила она в ответ. – Нельзя злиться. А испытывать благодарность можно? Благодарность за то, что мы провели эти недели вместе. Так вот, я испытываю благодарность и гнев одновременно. И буду рвать и метать, если захочу. – Она обвела взглядом комнату. – Что бы такое бросить?
– Не думай об этом, – посоветовал он. – Просто брось первое, что попадется под руку.
Тайя схватила щетку для волос и швырнула ее. Раздался звон разбитого стекла. Щетка угодила в стеклянный абажур настольной лампы.
– Проклятие! Это была лампа от «Тиффани»! Неужели я даже злиться не умею?
– Ты должна была бросить щетку в меня. – Он схватил Тайю за руки, не давая ей взяться за уборку.
– Отпусти.
– Не собираюсь.
– Я дура. – Желание бороться оставило ее. – Чего я добилась? Только опозорилась и разбила прекрасную лампу. Мне нужно было принять ксанакс.
– Ну, ты этого не сделала, а я предпочитаю бороться с женщиной, не одурманенной транквилизаторами. Тайя, на свете есть настоящие чувства, и тебе придется иметь с ними дело. Независимо от того, хочешь ты меня или нет.
– Я уже имела с ними дело. – Она отстранилась. – Знаешь, я не могу облегчить тебе жизнь, хотя часто убеждала себя, что могу. Поезжай к Джеку. Ты не можешь быть здесь со мной. Я этого не вынесу.
– Ты выгоняешь меня? Я уйду, но хочу знать почему. – Малахия схватил ее за руки.
– Я уже сказала, это выше моих сил. Я закончу начатое и не стану расстраивать остальных. Но я не буду, ни за что не буду тихой, безответной любовницей, которую легко бросить, вернуться в Ирландию и продолжить прежнюю жизнь. Ты хочешь меня оставить. Так вот, я впервые в жизни сама проявляю инициативу и говорю тебе: уходи.
– Я когда-нибудь просил тебя быть тихой и безответной?
– Нет. Ты изменил мою жизнь. Большое тебе спасибо. Вот и все. – Тайя попыталась вырваться, но он держал крепко. – Тебе этого мало? Хорошо. Ты проявил большой такт, честно сказав мне, что все временно. В Ирландии у тебя есть дом и свое дело. Счастливого пути.
– Тайя, ты очень сложная женщина. С тобой трудно иметь дело.
– Я очень простая женщина. И чрезвычайно неприхотливая.
– Чушь. Ты настоящий лабиринт и постоянно ставишь меня в тупик. Ради бога, давай спокойно во всем разберемся. Ты считаешь, что утром я хотел тебе сказать, будто все было хорошо, весело и очень приятно. А потом добавил бы, что мне нравятся твои спокойствие, нетребовательность – ха-ха! – и понимание того, что, когда закончится это дело, закончатся и наши отношения.
Тайя смутно видела его сквозь пелену слез.
– Какая разница, что именно ты хотел сказать? Важно, что я говорю это сейчас.
– Большая разница, – возразил Малахия. – Я думаю, что очень большая. И поэтому скажу тебе то, что должен был сказать давно. Я люблю тебя.
Слезы брызнули из глаз Тайи, но она этого даже не заметила.
– Это правда?
– Конечно, нет. – Салливан засмеялся, когда Тайя открыла рот от изумления, а потом подхватил ее на руки. – Выходит, я еще и лжец? Тайя, я люблю тебя, и если я изменил твою жизнь, то и ты изменила мою. Если ты думаешь, что я могу вернуться к прежней жизни, то ты дуреха!
– До сих пор никто не говорил мне этого.
– Что ты дуреха?
– Нет. – Малахия опустился на край кровати, посадил Тайю к себе на колени, и она нежно прикоснулась к его лицу. – Я люблю тебя. Ни один мужчина не говорил мне такого.
– Значит, тебе придется выучить эти слова и повторять их мне, пока не устанешь.
Сердце Тайи готово было выпрыгнуть из груди. Она покачала головой.
– Никто никогда не говорил мне таких слов, поэтому у меня никогда не было возможности ответить. Теперь она есть. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Малахия.
«Нити сплетаются, – думала она, прижимаясь губами к его губам. – Сплетаются в новый узор. Если моей нити суждено скоро прерваться, я вспомню этот миг и ни о чем не пожалею».
ГЛАВА 28
Анита чувствовала, что она близка к цели. Она часами ходила по ювелирным магазинам, посещала антикварные лавки, картинные галереи, делала вид, что занимается бизнесом. Вела бесконечные и пока что бесплодные разговоры с местными коллекционерами, на которых вышла благодаря Стефану.
Сейчас она отдыхала, сидя в тени у пруда в резиденции Никосов.
«Очень гостеприимный человек», – думала она, потягивая холодный коктейль. Стефан и его скучная жена приняли ее с распростертыми объятиями. Сложись обстоятельства иначе, она бы наслаждалась пребыванием в белом особняке, стоявшем на вершине афинского холма. Здесь были целые акры садов, армия слуг и прохладные благоухающие внутренние дворики.
Было приятно лежать на мягких подушках рядом с искусственным прудом, в центре которого стоял фонтан со статуей Афродиты, и лениво рассматривать тенистые деревья и цветы, раскинувшиеся под жарким голубым небом, зная, что стоит пошевелить пальцем, как ей принесут все. Все, что душе угодно.
Вот что значит настоящее богатство и высокое положение в обществе. Возможность не обращать внимания ни на что, кроме собственных сиюминутных желаний.
Именно к этому она и стремилась всю свою жизнь.
Похоже, настало время создать что-нибудь подобное и у себя. Как только она получит остальные статуэтки – а это случится очень скоро, – можно будет подумать об уходе на покой. В случае необходимости она сможет продать Судьбы. «Морнингсайд» – это пройденный этап.
Лично ей больше нравится Италия. Какая-нибудь элегантная вилла в Тоскане, где она будет жить на правах богатой иностранки. Конечно, дом в Нью-Йорке тоже останется за ней. Она будет проводить там несколько месяцев в году. Ходить по магазинам, бывать в обществе, развлекаться и купаться в зависти остальных. Она будет давать интервью. А потом, вызвав бум в средствах массовой информации, незаметно исчезать. Но вуаль таинственности будет тонкой. Когда ей придет в голову приподнять эту вуаль, репортеры будут сбегаться к ней со всех сторон.