Мы закурили.
– Знаешь, Толя, – я посмотрел в его темные глаза – Да, они погибли. И их не вернешь. Но они погибли не совсем уж зазря, как ты говоришь.
– Да? А за что тогда?
– Странно от тебя слышать этот вопрос.
– Да уж постарайся объяснить мне, полоумному…
– Ничего я тебе объяснять не собираюсь. Мы живем только потому, что они умерли за нас. Понял? Мы живем за них. А если для тебя это такая уж тяжелая ноша, то, пожалуйста – пусти себе пулю в лоб и дело с концом. Только никому больше не говори, что они погибли зазря. Иначе, они будут к тебе приходить. Постоянно. Пока ты с ума не сойдешь или не сдохнешь, как собака.
– Я знаю, – тихо проговорил Анатолий.
Мы снова сидели рядом на койке и он смотрел куда-то в стену, хотя его взгляд фокусировался где-то далеко отсюда
– Я знаю. Я – боевой офицер. Только я отвечать буду перед собственной совестью, а не перед этими откормленными жирными упырями. Умереть не страшно. Страшно не умереть, не сойти с ума, не съехать окончательно с катушек. Страшно понимать, осознавать все это. Знаешь, мне иногда даже кажется, что они действительно питаются человечиной. Иначе, почему они все это делают с нами?
Спустя час подполковника Андрияшина увезли под конвоем в комендатуру. Он больше не геройствовал и не сопротивлялся, вдруг сделавшись молчаливым и покорным. Через десять дней, по окончании служебного разбирательства, он был откомандирован в свой округ, в распоряжение командующего, откуда впоследствии был уволен из армии – тихо и незаметно.
Ко дню Рождения Ивана мы решили немного пополнить наши продовольственные запасы. Для этого надо было сходить на ханкальский рынок за продуктами. Однако данное обстоятельство осложнялось тем, что нам, офицерам группировки, было строжайше запрещено покидать расположение без соответствующего на то разрешения, подтвержденного разовым пропуском, подписанным военным комендантом. Конечно, это была не проблема, если передать в нужные руки определенное количество «жидкой валюты» или договорной бартер в соответствующем эквиваленте. Но нам ли, прожженным воякам, унижаться перед тыловыми упырями, покупая себе свободу на два часа? Мы, благополучно заговорив зубы наивному дяде Степе на КПП, что идем в шашлычку к «осетрам»*, вышли к расположению ОБМО*, свернули к «корейцам»* и через пол часа были уже на рынке возле станции Ханкала. Через час к нам обещал подъехать на «оперативном» УАЗике Медведь, чтобы забрать нас с баулами с рынка.
Рынок этот представлял собой настоящий Клондайк, Эльдорадо – по крайней мере, нам так казалось, вырвавшимся из своей незапертой тюрьмы. Здесь было все: от сотовых телефонов и крошечных походных телевизоров до только что освежеванной баранины, натовского снаряжения и комплектов спутниковой навигации GPS. Мы ходили вдоль торговых рядов, толкаясь и разговаривая с чеченками о ценах, пытаясь торговаться, но торга почти никакого не было. А цены были ого-го! Мы только и чертыхались, проходя от одного лотка к другому. Когда уже наши баулы были под завязку набиты нехитрым продуктовым скарбом и мы уже было хотели отваливать в сторону автомобильной стоянки, как к нам вдруг направился вооруженный патруль во главе с полноватым прапорщиком в выцветшем мятом кепи в виде блина на голове. Я уже давно заметил, что они пристально наблюдали за нами. Я даже узнал того прапора, старшего патруля – совсем недавно он точно так же пялился на меня, сошедшего с бронепоезда, решая – снять с меня «бакшиш» или нет? Поэтому совсем не обязательно было ломать голову – зачем они идут к нам? Что ж, вот и встретились. Можно с лихвой вернуть «долг».
Патруль в составе старшего и троих автоматчиков браво подрулил к нам.
– Ваши документы, товарищи офицеры, – неожиданно тонким, почти бабьим голосом, с видом большого одолжения, проговорил прапорщик.
Совершенно справедливо он пытался придать себе небрежно-деловитый буднично-усталый вид, однако в моих глазах это выглядело подобно тому, как дергают тигра за усы. Я отчетливо видел его левую щеку, которую пересекал неровный едва заметный шрам. Этот шрам слегка подергивался.
Однако я не стал форсировать события и, вызывающе глядя старшему в глаза, не очень-то дружелюбно отпарировал:
– Здесь поживиться нечем.
Нас было трое – я, Иван и примкнувший к нам Вова Трук, майор-спецназовец из нашего отдела. Их было четверо, к тому же все вооружены – трое бойцов-контрактников с автоматами за спинами, у прапора в кобуре – «макарыч». К чему эта комедия – я прекрасно знал. Патрульные хорошо понимали наметанным глазом, что у нас нет пропусков, поэтому можно было неплохо поживиться за наш счет. Зачем нам нужен громкий скандал за «почиканный самоход»? За это в группировке по головке не погладят. Так рассуждали они, но только не мы.