Но наш враг стал нашим союзником – туман. Он, словно вездесущий питон, стал медленно спускаться вниз, стелясь длинными языками, в распадок, где сидели мы, заполняя все пространство своей вязкой и осязаемой казалось даже на ощупь субстанцией.
Уже перевалило за полночь, а мы все ждали. Я посмотрел на часы, затем на Пятого. Он кивнул мне головой. Мы встали на четвереньки и осторожно «вышли» на опушку. Затем легли. Странно – туман не касался земли. Молочно-белая кисея зависла в полуметре над покосом и мы прекрасно видели хутор – наш ориентир. Мы поползли. Разведчики с Набатом остались на опушке.
«Девять. Все-таки нас девять, а не тринадцать!..» – с облегчением подумал я, энергично работая руками и ногами, передвигаясь, таким образом, в числе остальных по-пластунски.
Когда до построек оставалось метров десять, тишину вдруг нарушил приближающийся гул работающего двигателя. Звук шел не со стороны серпантина, а со стороны лесной дороги – со стороны села. Вскоре на покосе показался темный силуэт машины. Она двигалась с включенными «габаритами» на низких оборотах. Это была «Нива» Ахьядова. Мы застыли, вжимаясь в невысокую траву. Машина, в буквальном смысле слова едва не проехав по нашим головам, подъехала к постройкам и остановилась. Воитель заглушил двигатель. Затем он выключил «габариты» и несколько раз помигал фарами. Ахьядов – или кто там был за рулем? – из машины не выходил. Не двигались и мы, ожидая, что будет дальше.
И тут с той стороны опушки в ответ помигали фонариком! Мы с Пятым недоуменно переглянулись.
– Бушмен? – одними губами спросил я.
Пятый с досадой отрицательно качнул головой. Халид был уже здесь!
На противоположной стороне покоса от опушки леса отделилась группа людей, человек шесть-восемь, двигаясь по направлению к хутору. А из машины все еще никто не выходил. Нам стало ясно, что действовать придется в одиночку, без поддержки группы Бушмена. Несколько человек Пятого, включая и двух снайперов с «Винторезами», осторожно пробрались к постройкам и, обойдя их, заняли позиции с той стороны хутора, взяв на мушки приближавшихся к нам боевиков. Мы начали медленно подбираться к машине со стороны залепленной грязью кормы. Чья-то сильная рука осторожно, но властно придержала меня за плече. Это был Пятый. Он не смотрел на меня. Он смотрел на машину. Это был уже не Пятый – это был зверь, хищник, который увидел свою добычу и доли секунды разделяли его от мощного и решительного броска. Его глаза горели.
Водительская дверца со скрипом распахнулась и из машины вышел высокий человек, который в ту же секунду был сбит с ног мощной фигурой Пятого. И тут произошло непонятное. Машина вдруг ухнула так, как буд-то это была гаубица Д-30. Мне даже показалось, что я оглох. В следующую секунду открылась пассажирская дверца и оттуда вывалилась чья-то тень. Я понял – в машине был пассажир и он стрелял в Пятого. Я не был в состоянии оцепенения. Просто мне показалось, что эти доли секунды длились необычайно долго. Как в кино. Во время этого замедленного кадра я мог думать, принимать решения, разговаривать сам с собой и удивляться этому своему состоянию. Как во сне, я видел, что человек, стрелявший в Пятого, вскочил на ноги, сжимая в руках автомат Калашникова и хотел было бежать в сторону боевиков. Его движения казались настолько медленными и предсказуемыми, что мне не составило большого труда и особой сноровки поднять длинный «глушитель» моего «ПП» и всадить в спину убегающего фиксированную очередь в три патрона, словно в ростовую мишень в тире.
В это время события разворачивались с молниеносной быстротой. Едва со стороны «Нивы» раздались выстрелы, дружно застрекотали, словно пеликаны, стволы группы Пятого, находившейся с той стороны хутора. Можно было подумать, что это целый хор ночных сверчков сыграл мощное вступление в этой непостижимой симфонии. Метров с тридцати они за считанные секунды уложили всех боевиков, подходивших к постройкам. Стрекотание смолкло. Боевики не сделали ни единого выстрела. Они даже не поняли, что произошло. Я бросился к Пятому. Возле него уже сидел его боец.
«О, черт! Вот тебе и магическое число «тринадцать!» – сокрушался я – Да что же это такое?!». Пятый лежал на спине и ошарашено смотрел на нас, хлопая глазами. На нем не было ни царапины.
– Хренасе, припарка после бани! – неожиданно тонким голосом сдавленно пропищал он.
Мне вдруг стало смешно. И я неудержимо засмеялся – громко и непринужденно. Это, наверное, сказывалось нервное напряжение, копившееся все эти долгие часы. И эта энергия нашла выход – взорвалась одним мощным толчком, словно гейзер, в виде неуместного в данной ситуации смеха. Это была своего рода разрядка. Я смеялся и не мог остановиться. Парни Пятого, включая и его самого, с пытливым подозрением смотрели на меня.