– Саца*! – крикнул я им.
Группа чеченцев остановилась. Они перестали смеяться и с удивлением уставились на меня. Я достал из-за пазухи трофейный берет убитого Халида и показал им.
– Смотрите! Это сделал я!
Я некоторое время держал берет на вытянутой руке, словно протягивая им. Затем разжал руку и берет упал в придорожную пыль. Чеченцы ошарашено загалдели.
– Ты что, смерти ищешь, урус?! – угрожающе спросил меня хмурый откормленный чеченец, являвшийся, скорее всего, старшим в этой компании.
Я, с ненавистью глядя на них, медленно наступил на берет своим грязным «берцем» и словно гася окурок, с отвращением начал поворачивать ногу вправо-влево, еще более вдавливая его в пыльный грунт.
– Хоъ тилла*! Тоьпаца ден*! – закричали чеченцы и как по команде ринулись ко мне. Но вдруг над нашими головами раздалась автоматная очередь.
Чеченцы остановились, схватившись за оружие. Я оглянулся. Сзади стоял Медведь с окровавленным автоматом. Это был автомат Ивана. Его оружие все-таки выстрелило на этой проклятой войне.
– Ну? Подходите, суки! Кто первый? – угрожающе спросил Медведь.
Вдруг послышался звук двигателей. Через несколько секунд напряженного ожидания к нам подкатили несколько бронированных запыленных УАЗиков. Из них выскочили Пятый и его люди.
– «Альфа»! «Альфа»! – загалдели чеченцы.
Они опустили оружие и нехотя попятились назад. Однако их старший подошел ко мне и, оттолкнув меня, подобрал с земли затоптанную реликвию. Посмотрев мне в глаза своим холодным чёрным взглядом, он, потрясая возле моего лица пыльным беретом, негромко сказал:
– Когда у воина Аллаха заканчиваются патроны, он, погибая, танцует! Запомни это, кафир*, когда я тебе буду горло перерезать!
* * *
…Весна в этом году выдалась пасмурной и несмелой, словно осторожничала – то зарядит нудным моросящим дождиком на несколько дней, то, вдруг, «ударят» заморозки и не до конца растаявшие кучи почерневшего снега покрывались ледяной коркой, становясь похожими на причудливые ноздреватые терриконы. Весна не радовала. Небо постоянно было укутано посеревшим, как старое солдатское одеяло, плотным слоем тяжелых облаков, сыпавших, то холодный, далеко не весенний дождь, то мелкий снежный порошок и тогда, казалось, что не весна на пороге – осень уходит, а впереди – длинная, капризная зима.
Я стою и смотрю в окно, с высоты второго этажа, на оживленную улицу внизу. Там жизнь текла по своим, давно кем-то написанным и давно всеми принятым законам. Эта жизнь проходила мимо меня, словно сказочная цепочка в замедленном фильме: неспешно, степенно, я бы сказал – величаво. Сродни тем машинам, проезжавшим по проезжей части, в соответствии с достатком: красивые и роскошные иномарки вперемешку с шедеврами российского и ископаемыми мастодонтами советского автопрома. Точно так же как и люди сновавшие по тротуару. По одним сразу можно было сказать, что заняты они поисками пропитания и средств к существованию; по другим, что им вечно не хватает денег на пиво и принадлежат они к старой доброй гвардии – «сборной гастронома»; третьи просто убивают время до вечера и жизнь для них – сплошной праздник. Впрочем, таких было не много и увидеть их можно, разве что, где-то в центре, возле гипермаркета (слово-то, какое!), в ночном кабаке или в стрипклубе.
Я стою у окна – по привычке чуть сбоку, слегка прячась за край проема и смотрю вниз. Нет, я не пришибленный выкидыш войны, который при легком хлопке праздничной петарды или характерной детонации в автомобильном глушителе, стремится спрятаться за ближайшим деревом, или с криком «ложись!» падает на городской газон, закрывая голову руками. Просто многолетняя привычка заставляет даже в этой спокойной полусонной и неспешной жизни подчиняться тем незыблемым, железным правилам, написанным кровью в той, другой, очень зыбкой и неестественно хрупкой жизни – жизни из другого мира. Да и что греха таить, чувствовал я себя, словно пришелец из другого мира. Стою и наблюдаю за этой жизнью, неспешно протекающей мимо моего окна, мимо меня и моего прошлого, тяжелым походным ранцем повисшем за плечами. Тем людям за окном нет никакого дела ни до меня, ни до моего прошлого. Мне кажется, даже если бы я станцевал на подоконнике танец живота или вытащил из кармана живую гадюку – навряд ли удивил бы тех людей на улице. Времена меняются, и все меняются вместе с ними. Да только я застрял где-то в прошлом или в том, другом мире, где ни при каких обстоятельствах не бросают друзей, свято верят в священные узы братства, никогда не загадывают «до понедельника» и наивно полагают, что где-то есть тот старый добрый мир, из которого мы ушли, чтобы он всегда оставался таким. Наверное, я все еще жил тем прошлым. Там смеются и шутят мои друзья. Дурачась, толкаются, сбившись в кучу, и смотрят в объектив. Они смотрят на меня, точно такие, как на фотографиях, какими я их запомнил. Я слышу их голоса и смех…