- Здорово! - выдохнула Настя.
- Да... - неопределённо ответил я, хотя ничего примечательного в этой картине не видел.
Внезапно, на асфальт под нашими ногами упал свет. Мы обернулись. В будочке-кассе открылось маленькое окошко. В окошке показалось приветливое лицо пожилой женщины.
- Постышев Виктор Петрович? - утвердительно спросила женщина.
- Э-э-э... Да. Это я. А в чём, собственно...
Настя вцепилась мне в руку.
- Это... Это...
- Для вас забронирован билет, - сказала женщина из окошка.
Настя вскрикнула и потащила меня к окошку.
- Семьдесят пять копеек.
- У меня есть! - Настя лихорадочно рылась в сумочке.
Я сунул руку в карман. Нащупал бумажник. В бумажнике нашёлся и рубль. Почему-то бумажный. Сколько лет я таких не видел... Но кассирша рубль приняла. Выдала мне твёрдую картонку и сдачу.
- Подождите! - крикнул я закрывающемуся уже окошку. - Может быть есть ещё один билет?
- Билет только один, - ответила женщина. Окошко захлопнулось.
- Есть! - Настя даже подпрыгивала от счастья. - Не зря мы сюда пришли! Я как чувствовала...
- Подожди. А ты... Я без тебя никуда не поплыву!
Настя уставилась на меня потрясённо. Она молчала, но я всё прочитал в её глазах. Конечно, оставить женщину на каком-то пирсе в этом странном городе - не очень-то хорошо. Но... Не использовать Обратный билет... Это уже совсем предательство. По отношению к ней, к тому старичку, ко всем, кто несколько часов всматривался в закрытое окошко...
- Ладно, - сказал я, - ты... ты приезжай...
- Постараюсь...
Катер рассекал чёрную воду. На борту не было ни души. То есть, за штурвалом, наверное, кто-то стоял, но рубка была закрыта, а стучать и требовать капитана было глупо. Да и зачем? Не он устанавливает здесь правила. Он, должно быть, вспомнил уже все морские термины, когда выводил катер в ночное море ради единственного пассажира. А может и капитана нет - несётся катер сам по себе...
Я вспоминал наш торопливый поцелуй и смотрел назад. Туда, где осталась на пирсе одинокая фигурка. Огни набережной быстро отдалялись. Когда последний из них слился с темнотой, я вдруг почувствовал, что лежу на чём-то твёрдом и холодном. И мне очень больно.
- Этого - в машину! Быстро! - Распорядился чей-то решительный голос.
Три дня назад мне сняли гипс. С ноги. Три дня я снова учился ходить. А сегодня доковылял до столовой. Не бог весть какое достижение, но всё же... Составил на поднос тарелки, прижал его к себе. С левой-то руки гипс ещё не сняли... Так, ближайший столик... За ним уже сидела женщина в блекло-коричневом больничном халате. Ничего, места хватит... Подошёл. Кое-как опустил поднос. Женщина суетливо стала составлять с моего подноса тарелки. Руки у неё слегка дрожали.
- Спасибо, - поблагодарил я
- Садитесь, садитесь, я отнесу поднос.
- Не надо, - мужественно отказался я. - С пустым-то подносом я справлюсь...
Потом мы хлебали жиденький больничный суп.
- Химиотерапия, - Женщина провела рукой по жиденьким волосам. - На меня теперь, наверное, страшно смотреть...
- Да нет, - вежливо ответил я.
Хотя смотреть на неё действительно было страшно. На измождённом лице жили только глаза. И эти глаза... Эти глаза невозможно было не узнать!
- Настя... - прошептал я, - Настасья Александровна...
Женщина подняла голову. Подслеповато вгляделась.
- Виктор... Виктор Петрович... Но ведь это... Это же был сон!
- Может быть и сон... Но смотрели мы его вдвоём.
- Сказка... Глупая сказка...
- Но, со счастливым концом.
- Да уж. Жили они недолго и несчастливо, а в Последний город поехали в одном купе...
- В одном купе - это хорошо. Соседей-то наверняка не будет...
- Прекрати немедленно!
И Настасья Александровна сердито шлёпнула меня по руке. К счастью, не по той, что была в гипсе.