— Чукча — не великий читатель, чукча — великий писатель!
— Ладно, Рябчик, подожди. И знаешь, Ворон, за что тебе ребята благодарны? Книга хорошая, но самое главное в ней — всего восемь слов. Мы не великие ценители, но вот за эти восемь слов — «Посвящаю восемнадцати, которые всегда будут в моем сердце», — спасибо, Ворон. Ото всех.
— Черт, дядьки… Вам спасибо. За сегодняшний день и… вообще за все. И извините, если что не так. Давай действительно споем нашу, походную…
… Когда все ушли и малышка дочь давно уже спала, он обнял жену за плечи и негромко проговорил ей на ухо:
— Как тебе удалось разыскать их всех?
Она отстранилась, чувствуя его обжигающее дыхание, и так же негромко ответила:
— Это все Коленька Рябов…
— Рябчик?
— Да, наверное, Рябчик, но лучше все же Коленька… Ты знаешь, он тебя очень любит. — Потом она резко повернулась в его объятиях. — Скажи, ты обещал, ты действительно проведешь эти дни с нами? Я больше не могу так…
— Я же обещал.
— Ты и тогда обещал. Девочка тебя совсем не видит, а ей уже три года.
— Это были непредвиденные обстоятельства. От меня это не зависело.
— Видишь ли, дети растут, и это тоже ни от кого не зависит. А жены стареют, особенно если их забывают те, кто обещал любить до скончания века…
Потом они вместе проговорили слово «аминь» и расхохотались.
— Все, завтра с утра отправляемся в дом отдыха! На все четыре дня, до понедельника, и будем любить друг друга до скончания века.
— Подожди… Надо посмотреть, укрыта ли малышка. Ну подожди, слышишь…
А потом он осыпал ее шею и плечи горячими поцелуями, освобождая от ставших теперь ненужными одежд, и она задрожала, чувствуя сладкую боль, зарождающуюся внизу живота и волнами разливающуюся по всему телу. Она лишь прошептала: «Как долго тебя не было…», — а потом для них перестало существовать время. Но в короткие промежутки, когда она возвращалась в реальность, ее взгляд падал на светло-серый телефонный аппарат, стоящий у изголовья их постели. Как было бы хорошо отключить средства коммуникации и отгородиться от всего мира! Именно этот светло-серый, цвета белесых сумерек, аппарат забирал обычно у нее мужа. Какой сюрприз он готовит на этот раз? От телефона исходила пока еще смутная, еле уловимая угроза. А потом для них снова переставало существовать время, но в коротких промежутках возвращающейся реальности стоящий у изголовья телефонный аппарат выглядел все более угрожающе… И ей с трудом удавалось убедить себя, что завтра все будет так, как они хотели, и что запланированная поездка все же состоится.
4
Ночь с 28-го на 29-е
и утро 29 февраля
Больше всего на свете мальчик ненавидел дни своего рождения. Потому что три года назад этот радостный, полный веселых тайн и подарков под подушкой, свободный от нудного обеда, зато увенчанный роскошным тортом с разноцветными горящими свечками, такой многообещающий праздник стал самым черным днем его жизни. Потом ему исполнилось семь, потом — восемь, а сегодня — девять лет. Девять лет…
Три года назад чудовища вторглись в его жизнь, и теперь он знал, что они находятся повсюду. А в этом страшном и бесконечно повторяющемся сне они приближались. Быть может, на самом деле это было одно Чудовище, только оно стало громадным, как Мир. Весь этот громадный окружающий Мир, в котором его некому было защитить. Потому что три года назад он был совсем маленьким мальчиком, имеющим лучшую семью на свете. Самого лучшего папу и самую любящую маму, самый веселый дом с самым лучшим на свете запахом. Запах всегда играл большую роль при ориентации в Мире, даже когда мальчик был совсем малышом. Быть может, склонные к формализации взрослые назвали бы это собачьим чутьем, но обоняние никогда мальчика не подводило. Он помнил запах их дома, запах надежной чистоты и теплого уюта, запах радости, закончившейся три года назад. Он помнил запахи других домов, когда бывал в гостях, иногда они были похожи на запах его дома, он определял это сразу, лишь переступив порог, и никогда не ошибался, потому что в таких домах всегда жили друзья. Иногда запахи были чужими, по-другому пахла готовящаяся еда, по-другому пахли комнаты и жившие в них вещи, и здесь мальчик не ошибался с хозяевами. Он не знал, понимают ли в запахах что-нибудь его родители, но, судя по тому, что они почти никогда не задерживались в «чужих» домах, мальчик считал, вполне возможно — понимают. Пока он не убедился, что это не так. Потому что очень, очень чужой запах вторгся в их жизнь, сладковато-удушливый запах, почему-то ассоциирующийся у мальчика с красным, точнее, багряным цветом заката, полыхающего летними вечерами в окнах их дома. А они не распознали его. Они не распознали этот запах а потом появилось Чудовище. И оно отняло папу. И оно начало приближаться, все более отнимая мамину любовь, мамино тепло и оставляя мальчика одного. Одного в этом громадном холодном Мире, где жило Чудовище.
А сегодня ему исполнилось девять лет и ровно три года с того дня, как не стало папы. И он ненавидел этот день. Потому что мама пыталась все забыть, а однажды он невольно подслушал разговор — ты должна начать жить заново, ты должна жить для сына, ты сможешь, у тебя все получится, потому что нельзя жить лишь прошлым… Но не получалось. И именно в такие дни, дни его рождения, это открывалось с безжалостной очевидностью. А потом расходились гости, но всегда оставалась какая-нибудь из маминых подруг, потому что мама сидела одна на кухне в этой страшной позе, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и смотрела в пустоту высохшими бесцветными глазами. С того рокового дня мама часто смотрела в пустоту, но сначала глаза ее были красными от слез. Потом слезы высохли. И тогда мальчик понял, что Чудовище забирает маму.
(Клубок ниток. Надо его смотать. Не давать больше нити разматываться. И тогда можно будет найти путь назад. Только так можно будет отыскать дорогу из… Лабиринта, где он потерялся три года назад.)
… Это был лучший в Москве магазин игрушек. Он и сейчас стоит там, в самом центре тысячелетней столицы, и из его огромных, в несколько этажей, окон видны золотые луковки кремлевских церквей и шпилевидные шатры красных башен. Он совсем не страшен и не опасен этот магазин, там, по другую сторону сна, наяву, он даже очень притягателен. И мальчик любил побродить по этому огромному восхитительному миру для детей. Но так было наяву. Во сне, в кошмарном и бесконечно повторяющемся сне, этот магазин стал для него самым страшным местом на земле, и массивные, тяжеловесные двери магазина (во сне они почему-то приводились в движение множеством скрипящих металлических цепей) стали входом в Лабиринт, куда их семья вошла три года назад. Нет, папа, не надо входить в эти двери, ты не слышишь скрипа и звона цепей, ты не понимаешь, что под кожей этого обманщика-магазина притаился хищный и голодный Лабиринт, где живет Чудовище, но… Три года назад ты, малыш, тоже ничего об этом не знал. Да что говорить, давай будем откровенны, три года назад именно из-за тебя, твоего дня рождения, мы оказались здесь и подарки покупали именно тебе. И сначала папа купил тебе роскошную книгу с красочными иллюстрациями из серии «Мифы и легенды». Он выбрал книгу под номером 6. «Ведь нам сегодня исполняется шесть, — улыбался папа. — И книга тебе очень понравилась». Она была про Лабиринт, с темными каменными стенами, множеством тупиковых ходов и комнат-ловушек, про жившего в Лабиринте Минотавра и нить Ариадны. И папа сказал, что Лабиринт был когда-то великолепным светлым дворцом, а в нем жил поэт. Времена сменились, и поэт превратился в Чудовище. На что мама возразила, мол, хватит ребенку пудрить мозги, и давайте быстрее, потому что если уж вы решили справлять день рождения на даче и уже приглашены гости (взрослые едут на баню, а дети — на мороженое с десертом), то стоит поторопиться.
— Наша мама ничего в этом не понимает, — подмигнул папа тебе, — а вот я знаю в этом толк. Когда-то твой папа был специалистом по истории Древнего мира и, кстати, был тогда самым счастливым человеком на свете.
— Конечно, — говорит мама и убирает мальчику волосы со лба, — в год, когда ты родился, наш папа занимался историей. И очень много курил. Но не всегда. Бывали дни, когда ему даже сигареты не на что было купить.
(И мальчик не понимает: что это, все еще воспоминание об этом страшном дне или он незаметно провалился в сон, и сейчас начнется самое ужасное?)
— Я не сказал, что был богатым, я сказал, что был счастливым, — говорит папа и снова моргает, но голос его звучит как-то странно, как будто из-за стены. — А ты знаешь, что в Лабиринт нельзя входить без катушки ниток? Надо разматывать нить, чтобы не потерять дорогу назад. Ну ладно, в Лабиринте нам может еще пригодиться ружье. — И папа берет с полки отличную воздушную двустволку, стреляющую разноцветными шариками. — Ты должен быть вооружен, когда появится Чудовище…
А ты смотришь на книгу и на такое отличное ружье и понимаешь, что папа прав. Папа просто шутит, но, сам того не зная, он прав. Потому что две эти вещи дополняют друг друга. Каким-то странным, непостижимым и тревожным образом они связаны.
Но вы уже идете к главному призу. Тебе обещали. Самый роскошный подарок, о котором может мечтать любой мальчик, — это даже не великолепный горный велосипед с шестнадцатью скоростями, это настоящий электрический мотоцикл, копия легендарного «харлея-дэвидсона». И мама говорит, что, может, следует подождать до завтра, ведь не тащить же такую громоздкую вещь на дачу, придется возвращаться, их уже и так ждут, но ты смотришь на папу и готов расплакаться, и, конечно, — НИЧЕГО СТРАШНОГО, ЗАЕДЕМ ДОМОЙ, — папа выполнит обещание, и ты получишь свой мотоцикл.
НИЧЕГО СТРАШНОГО?
ТЫ И СЕЙЧАС ПРОДОЛЖАЕШЬ ДУМАТЬ ТАК?
СЕЙЧАС, КОГДА ТЫ ПРЕКРАСНО ЗНАЕШЬ, КУДА ЗАВЕЛ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ?
И тогда мальчик понимает, что это уже не просто воспоминание, что он, чувствуя, как горячие слезы солеными струйками разбегаются по его щекам, провалился в сон. Потому что сквозь нарядные стены магазина, сквозь полки, уставленные разноцветными коробками с игрушками, начинало пробиваться что-то совсем чужое, тяжелое и мрачное; растворялся радостный детский магазин, не было его больше. ЧТО-ТО, на самом деле находящееся здесь, сбрасывало ставшие ненужными такие яркие, разноцветные и нелепые одежды.
А потом начинался кошмарный сон про Лабиринт и приближающееся Чудовище, сон, из которого не было сил вырваться, сон, заканчивающийся всегда оглушительным выстрелом и криком мальчика. И мама успокаивала его, хотя была испугана больше самого мальчика, и белесые сумерки начинающегося рассвета, вваливающегося в окно, еще не могли справиться с ночным кошмаром. Чудовище уходило, растворяясь в грозных тенях, пляшущих по стенам, оно нехотя уплывало в темные углы его комнаты, унося с собой сладковато-удушливый запах, — пока мальчику везло, и Чудовище пока еще уходит. Но оно приближается, с каждым сном его смертоносный запах все более овладевает мальчиком, и когда-нибудь оно уйдет отсюда вместе с ним. Потому что к тому времени не останется никого, кто бы смог его защитить.
Кошмары… Просто ночные кошмары. Но множество врачей, традиционная и нетрадиционная терапия, иглоукалывание и тибетские травы ничего не могли сделать. И сегодня утром за мальчиком и мамой заедет машина и отвезет их в аэропорт. Они летят в какой-то большой заграничный город, город фиесты и корриды, тебе очень понравится, малыш. А еще в этом чудном городе живет какой-то известный врач, и на самом деле они летят именно к нему, потому что этот врач является последней надеждой…
Только сегодня привычный ночной кошмар длится дольше обычного, и сегодня мальчик видел еще что-то… И никакой известный доктор ему не поможет. Ему не поможет никто, кроме… быть может, его самого. Нить. Клубок белой нити, видимой в темноте и знающей выход из Лабиринта…
Мальчик видел ЧТО-ТО. Поэтому он не очень удивился, когда в аэропорту, проходя с мамой таможенный, а затем паспортный контроль, почувствовал возвращение знакомого тревожного запаха. А затем в магазинчике мама купила ему смешного плюшевого мишку, но мальчик словно завороженный смотрел сквозь стеклянную стену в одну точку.
— Куда ты смотришь, малыш? Какой он славный. — Мама потрепала плюшевого мишку. — Пойдем, пора.
Мальчик подал ей руку и, прижимая к себе нового плюшевого приятеля, зашагал к посадочному коридору. Он действительно славный, этот мишка, и ему не очень хочется лететь сейчас с ними. Мальчик вдруг резко обернулся и снова бросил недоверчивый взгляд сквозь стеклянную стену. К терминалу аэропорта медленно приближался, словно выплывающая из бездны огромная рыба, сверкающая серебристым брюхом, большой пассажирский самолет. Он наваливался на них своей все более возрастающей тяжестью, и, конечно, возможно, это всего лишь игра бликов на стекле, но казалось, что серебристо-оперенный лайнер… ухмылялся. Именно на нем не хочет лететь мишка?
— Это наш, мам? Да? Это — какой?
— Аэробус, «Ил»… — Мама остановилась и внимательно посмотрела на мальчика. Потом она поправила ему кепку, надетую козырьком назад, и улыбнулась:
— Ты что?! Ты же у меня не боишься летать?
— Все нормально, мам. — Мальчик улыбнулся в ответ и погладил мишку:
— Это он боится. Но мы уже договорились!
Продолжая прижимать к себе нового плюшевого друга, мальчик прошел сквозь контрольную раму. Потом сквозь нее прошла мама. Электронное устройство не нашло причин, чтобы этот полет не состоялся. Мальчик взял маму за руку и направился в посадочный коридор. Еще никогда этот запах не был таким сильным. Сладковато-удушливый запах — багряный полыхающий закат…
Мальчик знал, что означает этот запах. Его настигли. Чудовище находилось здесь.