Утомленные разговором, оба незаметно задремали. Разбудила Афродита, ловко поставившая капельницу и вкатившая два укола: обезболивающее и антибиотик.
Когда она уже собиралась уйти, Хантер поймал ее за руку.
— Так что ты хотела узнать об Афгане? — вполголоса поинтересовался он.
— А ты как? — вопросом на вопрос ответила Афродита. — В норме?
Александр покосился на Лося, который не проснулся даже от укола.
— И в норме, и в форме. И что, все-таки, тебя интересует?
— Все, — прозвучал емкий ответ.
Так началась неторопливая ночная беседа двух молодых людей. Хотя и беседой это не назовешь, потому что говорил все больше Хантер, а Афродита слушала, ловя каждое слово, сказанное полушепотом.
Воспоминания вернули его в Афганистан. Рассказал о климате, дорогах, горных перевалах, тропической зеленке[18], о «гостеприимных» местных жителях. О минах и фугасах на дорогах, о пулеметных очередях и залпах гранатометов из той самой «зеленки» и со скал, о друзьях-товарищах, живых-здоровых, «двухсотых» и «трехсотых».
Не забыл и бой на высоте Кранты, и тупость начальства и вышестоящих политработников: все эти «дознания», персональные дела, взыскания, боевые листки, политзанятия, комсомольские и партийные собрания, протоколы, методички и планы. Посмеиваясь, упомянул об организационно-методических сборах офицеров-политработников в ходе подготовки к Девятнадцатой партконференции, которые геройский капитан Соломонов превратил в сущее посмешище, а затем рассказал о том, что стояло за сюжетом в программе «Время», в который вошло интервью со старшим лейтенантом Петренко, сварганенное вечно пьяным Пищинским.
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы поведать о своем последнем бое и о полумиллионном вознаграждении, которое назначил за его голову Найгуль, предводитель неслабого бандформирования, а затем о многоэтапном перелете на носилках по маршруту кишлак Асава — Джелалабад — Кабул — Ташкент — Куйбышев. Как о забавных мелочах, упомянул о стычке с мерзопакостной таможенной службой на авиабазе Тузель, о звонке майора-медика Фаткулиной дочери предводителя узбекских коммунистов, а заодно и о том, как накануне он пренебрег рекомендациями анестезиолога.
Было далеко за полночь, когда рассказчик умолк и взглянул на девушку. Афродита неподвижно сидела рядом, лицо ее было совершенно мокрым от слез, а на щеках виднелись следы туши для ресниц.
— Ты что, Галочка? — Он нащупал ее руку. — Почему плачешь?
— Ничего, — затрясла головой Афродита, пытаясь успокоиться. — Просто я… Я не думала, что там так… жестоко и так страшно… Сколько людей погибло! И сколько еще погибнет!..
— Я не знаю, когда это случится, — твердо сказал Хантер, — но уверен: скоро эта мясорубка закончится. Если у кого-то не хватит ума все это остановить, войне там не будет конца и края. И каждый новый день боевых действий уносит десятки жизней. Алишер Навои, великий поэт, как-то сказал: «На войне праведных не бывает!», потому что злоба и ненависть с одной стороны неизменно порождают злобу и ненависть с другой.
— Тогда почему ты так рвешься туда? — вздрагивающим голосом спросила Афродита, стискивая Сашкину руку. — Ты же сам говоришь: это ад, там хуже некуда, там кровь и ужас…
Хантер отвел глаза и уставился в потолок.
— Я должен уплатить долги! — упрямо проговорил он. — У меня свои счеты с «духами»!
— А у них с тобой? — Афродита наклонилась совсем близко, он почувствовал ее дыхание на своей щеке. — Ты считал, скольким ты укоротил жизнь?
— Не считал, — вынужден был признаться Хантер. — И не собираюсь. Я честно исполнял свой воинский долг, свои функциональные обязанности, воюя по принципу «не ты, так тебя». Я не палил мирные кишлаки, не расстреливал мирных дехкан![19]— Он поймал себя на том, что почему-то нервничает.
— Не знаю, — тихо проговорила Афродита, — что это значит, но с твоим появлением в госпитале со мной что-то произошло. И дело не в том, хочу я или не хочу в Афганистан. Я пока еще не разобралась, что там в действительности происходит. Ясно одно — это совсем не то, о чем рассказывает Пищинский на первой кнопке и что об этом пишут в прессе. Ну и задачку ты мне задал, милый Саша… — Афродита улыбнулась сквозь влажные глаза.
— Мне нравится, когда ты меня так называешь. — «Милый» Саша улыбнулся в ответ, хотя перед его глазами все еще маячили афганские видения. — И ты мне нравишься, хотя поначалу я слегка испугался: ты выглядела такой суровой и неприступной, как мифическая Афродита…