У Анны хватило ума дать дочери добрый совет – несмотря ни на что папа остается ее папой. К тому же Игорь был действительно хорошим отцом, этого нельзя было отрицать. Он всегда любил детей, всегда был по мере возможности в курсе их дел. Помогал, чем мог. И теперь он первый позвонил дочери, чтобы узнать, как у нее дела. Анна, как могла, объясняла Любаше, что она должна простить отца. Больно – да. Обидно – да. Но их добрым отношениям с отцом ничто не мешает. Ничто и никто. Дочь смогла ее понять и о следующем звонке Игоря сказала матери:
– Мам, мне сегодня папка звонил.
Анне было неприятно слышать, каким брезгливым тоном дочь произносит эти слова, но она справилась с собой и спросила ее как можно миролюбивее:
– И как?
– Нормально. – Хмыкнула Любаша.
– Поговорили?
– Да, немного.
– Ну и хорошо. – Улыбнулась Анна.
Постепенно боль притупилась, все более-менее начали привыкать к новой жизни. В какой-то степени Анна даже рада была тому, что переживания за дочь затмили ее собственные проблемы. Конечно, все это легче бы переносилось, будь муж рядом, но… Анна часто обрывала себя на этом «но». И постепенно приучила себя к тому, что после «но» должна стоять твердая точка, а не расплывчатое многоточие. Жизнь продолжается.
* * *
В отделении стало вдруг оживленнее. Даже Гореловой, погруженной в свои собственные проблемы, стало это заметно. Большая часть дам их коллектива бросала на новенького заинтересованные взгляды. В женских глазах появился блеск, запахло хорошими духами и даже санитарки начали подкрашивать губы. Ниночка уже успела разведать и поделиться с Гореловой, что Харламов в настоящее время свободен. Как ни странно, но другими подробностями его личной жизни народ разжиться не сумел. Хотя и этого было пока вполне достаточно, чтобы привлечь женское внимание. Спустя пару дней новому хирургу досталась первая плановая операция. Отработавшая с ним бригада оценила Харламова довольно высоко.
– Анна Сергеевна, у него такие руки! – Ниночка блаженно закатила густо накрашенные глаза.
Горелова писала что-то, сидя за своим столом, но не удержалась, улыбнулась.
– Тебя же там не было, Нин?
Добродушную медсестру это замечание нисколечко не смутило. Она пожала плечами.
– Ну и что? Лиза же была, она и рассказывала. У него, говорит, такие руки, как у музыканта!
Анна представила мужские руки в резиновых перчатках, измазанных кровью, ковыряющиеся в открытой ране – оперировали паховую грыжу. Ничего во всем этом высокохудожественного не было. Горелова подняла голову от бумаг, усмехнулась. Ниночка не заметила подвоха, продолжала взахлеб пересказывать слова второй хирургической сестры. Анна послушала ее, покачала головой.
– В общем, я так понимаю, с новым хирургом нам повезло? – спросила она у Ниночки.
– Говорят – да. Я, конечно, не знаю, – хитрая Ниночка оставила на всякий случай пути к отступлению. – Но все говорят, что Иван Николаевич специалист хороший.
– Угу, – кивнула Анна Сергеевна и снова погрузилась в свои бумаги.
– А вообще он ничего, правда? Симпатичный… – продолжала вещать Нина.
– Нормальный, – кивнула Горелова.
– Да ну, – фыркнула девушка, – не нормальный, а симпатичный. Он даже не на русского похож, а на прибалта.
– Это еще почему? – Анна изумленно посмотрела на собеседницу. Она и в самом деле не видела в новом хирурге ничего особенного. Мужик как мужик. – Они же больше блондины! Ну, по крайней мере, светленькие…
– Ну не знаю, Анна Сергеевна, но мне так кажется. Смотрю на Харламова, а мне так и кажется, что он сейчас с акцентом заговорит.
– Никогда бы не подумала, – усмехнулась Горелова.