Девушка раздраженно отмахнулась:
– Закрыли тему! Чтобы ты понял, какая штука продается, надо рассказать все, а мне неохота. Скажу одно – и цену он, конечно, заломил максимальную, и дом – не шедевр, и участок заболоченный. Там, если честно, ничего, кроме осины да ольхи, не растет. И тем не менее я бы его купила!
– Не понимаю! – искренне признался Дима. – Я тебе предлагаю квалифицированную помощь, причем даром! Уж если так потянуло к земле – надо серьезно об этом думать. Лови случай – тут дело даже не в сезоне, момент может подвернуться когда угодно! Отслеживать для тебя дачку?
– Я хочу именно этот дом, и никакой другой! – внезапно сорвалась на крик девушка. Ее лицо исказилось и окончательно утратило живые краски, глаза сузились в две яростные голубые щели. Она ударила по столу раскрытой ладонью, будто ставя печать: – А насчет тяги к земле – заканчивай пороть чушь! У нас с мамой есть дача!
Диме еще пришлось извиняться за свое неуместное любопытство и обещать не бередить больной темы. А тема была действительно больная – он все больше убеждался в этом. Люда отдалилась от него, стала настолько замкнутой и скрытной, что порою сожителю не удавалось разговорить ее даже на самые невинные темы. Она мрачно отмалчивалась, глядя куда-нибудь в угол, а если отвечала, то невпопад, и было ясно – Люда не слышала и половины. Наконец он не выдержал.
– Ты уже вторую неделю сама не своя! Все из-за дома?! Когда его уже купят!
– Отстань, – вяло ответила она, собирая со стола посуду. Они как раз поужинали. Ел один Дима – девушка почти не прикоснулась к еде.
– Я описал этот вариант в агентстве, и все в один голос сказали, что твой продавец – чокнутый жмот и будет продавать такое барахло за такие деньги еще полгода.
Она слегка оживилась, но тут же погасла:
– Кто знает… Возьмет и купит кто-нибудь. Да и что там гадать, – Люда отвернула кран горячей воды и зазвенела в раковине тарелками, – раз он решил продать – продаст. Если бы у меня были эти деньги!
Стопка косо составленных тарелок обрушилась, похоронив себя в мыльной пене, раковина наполнилась почти до краев – Люда ничего не замечала. Она опомнилась, лишь когда вода побежала по столу и намочила ее халат на животе. Девушка издала восклицание и завернула кран. Дима поднялся из-за стола. Он был очень серьезен. «Она ничего вокруг не замечает, говоришь с нею – не слышит. Может, не в агентство надо обращаться, а к врачу? Может, это у нее депрессия из-за того, что бросила работать?!»
– Если бы только у меня были эти деньги… – пробормотала она, вряд ли сознавая, что говорит. Дима подошел сзади и ласково обнял ее за плечи. Она глубоко вздохнула и откинула голову, прижалась щекой к его плечу. Тихонько вздохнула еще раз. Он обнял ее чуть крепче, ощущая сквозь ткань махрового халата знакомое милое тепло.
– Ты можешь мне сказать прямо, в чем заключается ценность этого дома? Что у тебя с ним связано? Ты говоришь, что давно знаешь хозяина. Ты бывала там в детстве, да? Ну, что, скажи!
Она обернулась и сама крепко обняла его – впервые за последние две недели. И прошептала ему на ухо – ее горячее дыхание дразняще щекотало Диму, – что не может сказать, никак не может! Это не ее тайна, да она почти и забыла об этом, но тут эта продажа! Все последние годы она и не думала о доме, но теперь, теперь…
– А вдруг его снесут? – Она оторвалась от Димы и быстро вытерла глаза. Он изумился – Люда плачет! – Его обязательно снесут, он, должно быть, совсем гнилой!
– Да тебе-то что!
– Мне нужны эти деньги, – вдруг сказала она. Голос звучал ровно и твердо, и Дима понял – это не простая блажь, а серьезное решение серьезного человека. И снова спросил себя – хорошо ли он знает женщину, с которой живет не первый год? Чего она хочет и почему хочет именно этого? Зачем хранит какие-то тайны, да еще чужие! Почему гнилой дом с клочком заболоченной земли становится для нее золотой мечтой, вожделенной целью?
– У тебя должна быть очень серьезная причина для покупки. – Он тоже заговорил деловито, отбросив эмоции. – Я дома не видел, но, судя по всему, это гиблое приобретение. Ты его не продашь за ту же цену, а вкладывать деньги в ремонт… Для этого надо их иметь.
– К черту дом, – сквозь зубы проговорила она. – К черту ремонт! Ты ничего не знаешь, а если бы знал… Дима!
Она подалась вперед, воодушевленная новой, внезапно мелькнувшей идеей. Бледные щеки порозовели, глаза подернулись блестящей лихорадочной влагой. Дима любовался ею и вместе с тем испытывал нечто очень похожее на страх. Он совсем ее не понимал.
– Достань мне половину суммы. – Ее голос внезапно охрип. – Достань! Продай что хочешь, возьми в долг! Я уговорю мать продать нашу дачу. Она согласится, она никогда со мной не спорит, и ей дача не нужна…
Люда говорила быстро, отрывисто, обращаясь больше к себе, чем к собеседнику. Дима оторопел. Это было похоже на неудачную шутку. Достать денег? Почти двадцать пять тысяч долларов? Взаймы?! Он даже прикрыл глаза, а когда снова осмелился взглянуть на Люду, увидел на ее лице прежнее молящее выражение.
– Да ты с ума сошла? – еле выговорил он. – Я тебе только что объяснил, что сделка гиблая, а ты требуешь под нее денег! Мне не веришь – спроси других, спроси, кого угодно! Хоть нашего Юрия Афанасьевича – он загородной недвижимостью чуть не с советских времен занимается! В любом агентстве все – от младшего менеджера до директора – прямо скажут: «Дрянь дача!» Ну, хочешь, я съезжу туда с тобой, сам все оценю?
– Все уже оценено. Хозяин заключил договор с агентством, там где-то у себя, в Александрове. Цену назначил сам, а они готовят документы и сопровождают сделку. Он сказал, что его обнадежили – место довольно бойкое, можно продать за эту цену. – Она кусала губы и была очень похожа на загнанного зверя. Но кто ее гнал? Кто или что? Люда принялась было опять за посуду, но тут же выронила тарелку и низко склонилась над раковиной. Послышался всхлип.
– Ничего. – Она отодвинулась от Димы – тот попытался погладить ее по плечу. – Я сейчас успокоюсь. Если бы ты знал, что я сейчас переживаю! Вот в такие моменты и решается судьба. Нет, я уже не плачу, нет… Из-за каких-то паршивых пятидесяти тысяч долларов я могу потерять…
– Что?
Но Люда не желала продолжать. Во всяком случае, не в этот вечер. Еще двое суток он ничего не слышал о доме, зато видел, как она теряет вес и аппетит, как бродит по квартире, будто привидение, и все у нее валится из рук. Или часами сидит в кресле перед телевизором, ничего в нем не видя, и меняет позу лишь для того, чтобы стряхнуть пепел с сигареты.
К тому времени у него осталось одно желание – узнать всю правду о доме! Люда так явно не желала что-то договаривать, что в нем разгоралось раздражение и любопытство. Правду он узнал только после долгих расспросов, уговоров и даже клятв – никому ничего не говорить. А когда узнал – оцепенел. И уже на другой день принял решение – добыть недостающую для покупки сумму, продав свою квартиру. Он был как во сне и даже не мог припомнить, что наговорил родителям, когда просил прописать его к ним, как оправдал свой поступок, да и оправдывал ли? Когда ему становилось страшно, он опирался на хладнокровие, вернувшееся к подруге вместе с надеждой завладеть домом. Она уверила его, что Дима в любом случае ничего на этой сделке не теряет, даже если план не выгорит. Не выгорит…
– Москва! – Его ласково погладили по щеке, слегка ущипнули за мочку уха. – Соня! Смотри – отправлю обратно в Александров!
Он поднял тяжелую со сна голову. В проходах уже стояли пассажиры, за окнами медленно тянулись освещенные московские перроны. И весь прошедший день показался ему сном – странным и как будто чужим. Но рядом стояла готовая к выходу Люда, и уж она-то сном не была. Девушка улыбнулась и тихо добавила, глядя на его заспанное лицо:
– Я бы на твоем месте плясала от радости.
Глава 2
Он дремал в метро, клевал носом в лифте и упал на постель, едва скинув ботинки. Сон был беспокойный, неглубокий – Дима слышал все, что делается в квартире. Людины шаги, тихий звон посуды на кухне, шум воды в ванной, бормотанье телевизора. Раз ему показалось, будто Люда что-то напевает, но скорее всего это ему приснилось – подруга никогда не пела, и он не знал, умеет ли она это делать. Ночь прошла, как несколько минут, и когда утром его разбудил назойливый звонок мобильного телефона, Дима чувствовал себя совершенно измотанным. Тело ломило, во рту застоялся вкус пива и пиццы, но хуже всего было сознание того, что он совершил глупость. Причем очень серьезную.