Глайдер уполз, волоча за собой тяжёлый груз. Пленник осмотрелся. Груда камня существенно уменьшилась, но вторая осталась нетронутой. Из-под щебня виднелся пол в маленьких пёстрых плитках. Гедимин подошёл к большому обломку с непонятными выступами, слегка приподнял его и прокатил по гладкой поверхности — туда, где должен был остановиться глайдер. За глыбой протянулся след из липкой тёмной жижи. Слетевшиеся на него мухи тучей жужжали над развалинами.
Он начинался у груды разбитых камней, раскрошенной утвари и осыпавшейся побелки. Она успела пропитаться свежей кровью, побагроветь и ссохнуться в бурую корку. Раздавленное тело слегка высовывалось из-под неё, — то, что осталось от руки и головы. Гедимин с любопытством тронул пальцем лопнувший «кожаный мешок» с торчащими осколками костей. «Непрочная конструкция…»
— Нужен пакет, — сказал он, повернувшись к Энрике. Тот заглянул через груду обломков и судорожно выдохнул. Дожидаясь, пока он выйдет из оцепенения, Гедимин оттолкнул в сторону россыпь булыжников и бурого крошева. Из-под обломков появилась ступня — точнее, носок узкого человечьего сапога со сведёнными вместе пальцами. По его расположению было понятно, что он и размозжённый череп принадлежат разным людям.
Синеватый луч ударил в камень под рукой Гедимина, оставив на жёлтой поверхности чёрное пятно и осыпав пальцы мелкой пылью.
— Назад! — крикнул Энрике. — Джед, отойди!
— Да, убери свои гнилые руки! — с дороги на него смотрела, по-звериному оскалившись, Люсия, и бластер в её руке слегка дымился. — Не смей трогать их, поганый теск!
Гедимин отпрянул от груды обломков, смерил аборигенку удивлённым взглядом. Она сплюнула.
— Иди сюда, Джед, — Энрике, сделав пять шагов назад, указал на место рядом с собой. — Стой тут.
На крики обернулись ещё несколько горожан, и минуту спустя все они столпились вокруг обломков. Кто-то принёс пустой мешок, и Гедимин думал, что собрать останки не составит труда — они гораздо легче кусков стены. Но аборигены мешкали. То один, то другой наклонялись над телами, сталкивали с них пару камешков, иногда даже осмеливались потрогать бесформенное месиво — и сразу же отшатывались и бледнели. Гедимин удивлённо мигнул.
— Бессмысленно, — тихо заметил он и тут же забыл о мёртвых и живых «макаках». Он посмотрел на свою руку, присыпанную жёлтой пылью, попытался найти среди обломков камень, в который попал разряд бластера, но не увидел его. «Этот материал даже не оплавился,» — подумал eateske, вспоминая, какое действие разряды оказывали на скирлин, фрил и металл. «Он утратил всего несколько маленьких частиц. Любопытно…»
— Какое назначение было у этого здания? — спросил он, взглянув на Энрике. Тот не шелохнулся с тех пор, как отогнал пленника от мертвецов, — стоял, застыв на месте, и смотрел, как аборигены собирают останки в мешок. Услышав вопрос, он резко развернулся, и, хотя оружия у него не было, Гедимину захотелось отойти подальше.
— Да какое бы ни было, теск! Церковь Пречистой Девы стояла тут, когда первый из вас ещё из пробирки не вылез. Пока вы не сбросили на неё бомбу… на неё и на тех, кто искал в ней защиту! — Энрике запрокинул голову и посмотрел Гедимину в глаза. — Тебе нравится, что получилось, а, теск? Ни одного из вас в Нью-Кетцале до войны не было! Никто из вас не может сказать, что мы, кеты, обидели его! Так зачем вы всё это устроили⁈
Гедимин мигнул. Услышанное звучало, как вопрос, но обращать его следовало не к тридцать пятому — а никого, кроме него, вокруг не было. Зато сразу стало очевидно, что о здании придётся спрашивать у кого-нибудь ещё — и не сейчас.
Энрике, сплюнув на камни, отвернулся. Теперь Гедимин снова видел его протез. Синий проводок, уходящий под фриловую обшивку, почти оголился в точке соприкосновения с ней.
— Замени провод, — сказал тридцать пятый, и человек, дёрнувшись, повернулся к нему.
— Что⁈ Какой провод⁈
— Этот, — Гедимин коснулся неисправной детали. — Изоляция стёрлась. Через два дня начнёт искрить.
Энрике открыл рот, но ничего не сказал — только выдохнул и снова сплюнул на камни.
— Теск…
Когда небо над защитным куполом начало менять цвет, на площади оставалось ещё много обломков древнего строения, но Энрике буркнул: «Идём». По пути к тюрьме их обогнал последний, наполовину нагруженный глайдер. В пустых контейнерах, держась за борта, сидели и стояли аборигены.
Закрыв за собой дверь, Энрике сдёрнул респиратор и вытер лицо. Гедимин не чувствовал перегрева — разве что лодыжка под повязкой заметно нагрелась, и ступать на ногу стало ещё труднее.