Несмотря на свою неосуществимость, сущность романтического вполне реальна. Согласно своему историческому закону парадоксального существования, как воплощения невозможного, она идет на убыль в своих проявлениях, начиная с литературной деятельности первых романтиков (что уже, как сказано, не было полной сущностью романтического), с философии у Шеллинга или Баадера, где был дан философский аспект универсальной сущности романтического, продолжаясь у последующих поколений романтиков, — «поколений», которые сменяли друг друга на протяжении немногих — трех, пяти лет, когда романтизм по видимости все более «осуществлялся», сочетаясь с общепринятыми формами литературного творчества, растворяясь в них или даже становясь «модой».
Реальность сущности романтического заключается в тех противоречиях романтизма, которые и составляют его исторический и до сих пор не преходящий смысл. Для романтизма характерны не определенные, такие-то и такие-то, противоречия, — иначе можно было бы говорить об общих чертах романтизма и о романтизме вообще, — но характерна сама противоречивость, соединение несоединимого. Вернее, слитность, недифференцированность всех тех противоречий, которые развертывались, дифференцировались и расходились в свою естественную враждебность в последующей науке, политике, философии, литературе, искусстве и т. д.
Недифференцированность романтических противоречий — это не их тождество, но их нерасчленимое и нерасторжимое брожение, соединение и разъединение, сплав и разъятие. Разумеется, у каждого писателя, философа, художника — свой особый «состав» противоречия, своя неповторимая противоречивость. В целом противоречия романтизма гораздо более яркие и кричащие, чем принято их представлять. Такие черты романтической идеологии, как прогрессивность и реакционность, далеко не исчерпывают всей исторической широты комплекса романтических противоречий. Эти названные противоречия принято истолковывать как уже разошедшиеся в самом романтическом движении. Но если они и успели разойтись, то только во внешнем, нешироком, кратковременном контексте, особенно в эпоху падения романтических импульсов, той самой убыли романтической сущности, о которой шла речь выше. Революционность и консерватизм романтиков нужно понимать на основе внутреннего единства этих противоречий, их нужно видеть в еще не законченном, еще не успевшем прийти к своему заключению историческом контексте. Только на основе внутреннего единства таких свойств исторически возможна всякая частная — отдельная деятельность романтиков, например, реакционная политическая деятельность Адама Мюллера и т. п.