Уже под вечер мы выехали из Калинино, и тут же встретили машину с родственниками и дочерью покойного.
Дживан выбежал на шоссе с белым марлевым поясом в руках и был восторженно расцелован девушкой, забывшей уже всякую суровость.
– Быстро замуж выйдет,– умиленно спрогнозировали наблюдавшие через окно пассажирки.– И деньги есть, и родственники.
В потёмках мы прибываем в Степанаван, где живут водители нашего автобуса и где мы расстаемся со старшим из них: "Ара! Я такого рейса еще не видел!"
Дальше нас повезут Самвел и Дживан, которому сейчас жена принесла несколькомесячного сына в белом чепчике и ползунках.
Тот сидит у папы на руках, уцепившись за черную баранку руля, а Дживан счастливо улыбается – сынок тоже шофёром будет!.
И опять мы едем сквозь ночь, разные, посторонние друг другу люди, но этот невиданный рейс (а может и всякий совместный путь) делает нас своими.
Мы стали частью новой общности людей – гражданами нашего автобуса.
Нам жаль расставаться с парой старичков, которых заждались родственники на одной из дорожных развилок, и с ворчливой владелицей телевизора, и со всеми, кому раньше сходить. Мы не знаем друг друга, но мы свои.
Сергей подсаживается расспросить: куда я в Ереване?
На автовокзал.
Но он не работает ночью.
Дождусь утра.
А родственников нет?
Есть, но не стучаться же к ним в час ночи…
Автобус останавливается напротив ереванского автовокзала. Сойдя первым, я бреду к его стеклянному терему.
Дверь, конечно же, заперта.
Укладываюсь на широком бордюрном камне газона, подложив сумку под голову.
Невысокая фигура поспешно приближается к входной двери. Дергает понапрасну. Сергей?
Да, кажется, он.
Он зовет: "Сергей!"
Я, не вставая, откликаюсь.
Тот быстро подходит и сбивчиво начинает убеждать, что тут вредно, опасно, а у него есть знакомые родственников в городе или родственники знакомых.
Я прикидываюсь обиженным: неужто он думает, что мои родственники не такие же люди как его родственники?
Мы еще раз прощаемся и он уходит.
Опять какая-то фигура, белея рубахой в темноте, дергает входную дверь автовокзала, а потом безошибочно направляется к месту моей лёжки. Самвел!
– Ты чего тут? – спрашивает он.
– Там заперто, – отвечаю я.
– Пускают ночевать за 500 драм. У тебя есть?
– Есть. Но всё равно заперто.
Он возвращается к двери, стучит, тормошит ее, зовёт кого-то.
Нет ответа.
Оставив дверь в покое, Самвел заходит с фланга и скрывается за углом здания.
Через минуту-другую он возвращается, а в сумеречном тереме автовокзала чувствуется какое-то шевеление.
Самвел зовёт меня ко входу.
Дверь отворяет заспанный мужик. Самвел указывает ему на меня – вот этот.
– Спасибо, Само,– говорю я.
Он лишь отмахивается и бежит к дороге, где дожидается наш автобус с остатком пассажиров, которых надо развезти в другие районы Еревана, а потом ехать в Степанаван…
Я лежу на твердом диване застланном серым армейским одеялом типа тех, что раздает международная гуманитарная помощь.
Диван, предоставленный мне до утра за 500 драм, стоит в комнате отдыха шоферов.
Пара молчаливых сторожей потушили тут свет и улеглись в смежной комнате.
Чувствую, что меня вот-вот тихо подхватит течение сна и, уже уплывая, думаю напоследок: ну кто я такой Сергею, Самвелу?
Мало их намучила дорога, чтоб ещё заботиться о ком-то, кого уже никогда не увидят, от кого никакого прибытка?..
А гляди-ко, хлопочут…
Все-таки люди…
…в конце концов…
…неплохие…
…люди…
…когда люди…
(июнь – июль 1998 г.)