улыбнулись, слаженно кивая. Они не любили начальницу. Впрочем, она не
навязывалась. В подчиненных у Киреевой была как-то приятельница, почти
подруга, просто не разлей вода. С тех пор Надежда усвоила, что дружба между
начальницей и подчиненной – вредный миф.
Надежда Михайловна возглавляла патентный отдел на «Микротроне»
уже лет шесть. И по-видимому, ее карьере приходил конец.
Киреевой, закончившей в свое время Бауманку и даже успевшей до
перестройки поработать по инженерной специальности, теперь вряд ли удастся
найти достойную работу, разве что курьером или расклейщиком объявлений.
Научно-техническая корпорация, в которой Надя состояла на службе, недавно
преобразовалась в торгово-промышленный холдинг, в котором новых
разработок почти не предусматривалось, а для оформления патентов на
изредка случающиеся инновации держать свой штат глупо. Их главный дураком
не был.
Надежда не была молодым специалистом. Она была специалистом
зрелым. Сорокадевятилетним зрелым специалистом без диплома патентоведа
в качестве аргумента. Любая девчонка, вчера окончившая новомодный
университет, один из тех, что за последние годы вылупились, как грибы после
дождя, обойдет ее на собеседовании только потому, что она девчонка, и также
потому, что предъявит эйч-ару новенькие корочки. Такие дела.
Однако что за история случилась с Кириллом? К его сказкам она давно
притерпелась и не морщась проглатывала любую туфту. Но тут дело касалось
ее машины, Надиной машины, поскольку с самого начала семейной жизни
автомобиль в их семье покупался на Надежду, а муж Кирилл ездил по
доверенности. И прежде чем доставить ему к больничной койке «Ессентуки» и
«Кэмел», она решила проделать небольшой крюк и убедиться, что с ее
имуществом все в порядке.
Так, собственно, оно и было. Имущество глянцево блестело в глубине
старомосковского двора, впритирочку припаркованное к бордюрным камням
кособокого тротуара. Это заставило Надежду призадуматься, поскольку картина
происшедшего логически не прорисовывалась. Вот ее «ауди», а во-о-он там, не
меньше, чем метрах в тридцати, темнеет арка подворотни. Зачем, позвольте
поинтересоваться, понадобилось Кириллу туда возвращаться? Ведь именно
там его настигли грабители?
Кстати, никакого здания, похожего на бизнес-центр, в этом глухом дворе
не было. И в соседних дворах тоже. И по всему переулку. Хотя, возможно, таким
пышным и звучным словом именовали какую-нибудь развалюху ее тщеславные
хозяева?
– Эй, мадам, отойдите-ка от машины! – услышала Надя резкий окрик и
сообразила, что «мадам» – это она.
Надежда повертела головой и увидела насупленного дядьку в куртке
нараспашку и полосатой шапке «петушок», который решительными шагами
направлялся в ее сторону.
– Оглохли? Я к вам обращаюсь. А ну давайте, валите отсюда! Нечего
тут…
– Но это моя машина, милейший, – улыбнулась ему Надежда, вовсе не
обидевшись ни на тон, ни на обороты речи.
– А вот не гони, – отрезал мужик. – Кто ее хозяин я знаю. И понятия знаю.
Уж коли подвязался присмотреть, то присмотрю. Я человек честный и за просто
так деньги брать не буду.
– Я тоже знаю, кто ее хозяин. Он хозяин, а я хозяйка. Смотрите, что у
меня есть. С этими словами Надежда достала из сумочки пластиковый файлик
с ксерокопией техпаспорта на машину и свой паспорт тоже достала.
– Ну что ж, это другое дело, – сказал мужик, сдвинув шапку на затылок, –
Забирайте. Вижу, что ваша.
– То есть вы тут сторож?
– Какой я тебе сторож?! – возмутился дядька. – Я художник, матрешек
раскрашиваю, на Вернике по выходным продаю. Но если попросят, почему бы
за автомобилем не присмотреть? Такое время сейчас, на минуту оставить
нельзя, в момент колеса снимут или неприличное слово нацарапают. Тем
более, что Кирилл Николаевич ко мне и по другим делам обращается.
– А по каким еще делам обращается к вам Кирилл Николаевич? –
вкрадчиво спросила Надежда, заглядывая в расшитый бисером кошелечек.
Кирилл на фоне белой больничной наволочки выглядел даже хуже, чем
она себе представляла. Здорово его отделали. Поделом. Тем не менее рожи
корчит. Пока он еще не знает, что она знает, вот и строит оскорбленную морду.
Вчера Надежда так и не попала к нему в больницу. Могла, наверно,
приехать, но не захотела. То, что она узнала от свободного художника Геннадия,
присматривавшего за ее машиной, не особенно удивило, но осадок оставило
чрезвычайно гадостный.