вообще только завтра, и спокойно уходила. Но теперь она боялась репрессий.
Ее заявление об уходе пока подписано не было, и Наде очень не хотелось быть
уволенной по статье вместо увольнения по собственному желанию.
Но она подумала: «Плевать» и сделала все, как обычно – предупредила
девчонок, набросила шубку, подхватила сумочку и побежала в лифтовый холл.
Пылила меленькая льдистая пороша, было зябко от ветра, и снег мешал
смотреть по сторонам. Надя еще раз набрала номер Зубова и, услышав
«алло», сказала, что не видит, где он поставил машину. Она не очень
разбиралась в моделях иномарок и ориентировалась только по эмблемкам на
их передках и задках, а в такую порошу даже эмблемки было не различить.
Дверь одной из машин, припаркованных у тротуара, открылась, и
водитель, спустив на бордюр узкую туфлю и развернувшись корпусом в ее
сторону, помахал ей перчаткой.
Он был, что называется, мелкий мужчина, средне-русый, гладко-бритый,
с чертами лица резкими, но приятными. Надя заключила, что человек сей
непрост, умен и язвителен, как и большинство мужчин такой породы.
Она плюхнулась в теплый салон, хлопнула дверцей и, слегка
улыбнувшись, сказала ему: «Добрый день».
Феликс с веселым удивлением осматривал профиль дамочки,
устроившейся рядом. Далеко уже не девочка, но красива, ухожена, нравится
мужикам и осведомлена об этом. Такие бабы, как правило, сразу начинают
водить туда-сюда глазами и смеяться грудным смехом. Он удивился дважды,
потому что этого не произошло. Зубов решил, что с ней расслабляться не стоит.
– Как Игорь? – поинтересовалась Надежда с умеренной озабоченностью
в голосе.
– Игорь? – удивился вопросу ее собеседник. – А вы и с Игорем знакомы?
Не только с его покойной сестрой?
– Нас познакомил муж, – пояснила Надежда. – Мы мало общались,
однако виделись пару раз в компаниях.
– Странно. Мне точно известно, что он почти никуда не выходит, здоровье
не то. Даже бизнесом частенько из дома руководит. А уж про тусовки и
заговаривать с ним бесполезно. Вернее, некорректно. А кто ваш муж?
– Муж… – Надежда медлила, собираясь с мыслями. Потом сказала: –
Муж одно время увлекался пейнтболом, и Игорь учил его обращаться с
арбалетом.
– Может быть, с маркером? Маркером, а не арбалетом?
– Наверно, вы правы, кажется, это называется маркер. Я не очень
разбираюсь.
– А Игорь разве разбирается?
– Ну значит, разбирается, раз муж к нему обращался. Мы с небольшой
компанией выезжали вместе на природу, в наш загородный дом, – совершенно
беззастенчиво гнала Киреева, справедливо полагая, что очную ставку с
Врублевским, пребывающим в отделении интенсивной терапии, никто ей
устраивать не будет.
– Вот, возьмите, – произнесла она, протягивая Феликсу пакетик. – Это
Дашино.
– Вы уверены, что это ее? – спросил недоверчиво Феликс, вытряхнув на
ладонь содержимое.
Надежду его вопросы начали злить. Вот чего цепляется? Он что, все
Дашкины висюльки успел пересмотреть и запомнить? Но она ответила
доброжелательно:
– Ну, конечно, Феликс, это ее. Иначе зачем мне с вами встречаться,
тратить свое и ваше время?
– Я тоже так думаю. Однако, странно. У Дарьи не было ничего из золота.
Она носила какой-то жуткий эксклюзив из керамики, пробки и петушиных
перьев. Кстати, за большие бабки покупала. А из драгметаллов – только
серебро, но тоже все такое… Цепь в палец толщиной, а на ней куриная лапа в
масштабе один к одному. Вы представляете красоту, да?
– Но Феликс, для чего мне это представлять, если мы с ней виделись
неоднократно? – резонно произнесла Надежда. – Просто у девочки начал
исправляться вкус.
– Перед смертью, – бросил Зубов с непонятной интонацией.
– Что вы хотите этим сказать? – дернулась Надежда.
– Да это я так, не обращайте внимания. Жалко девчонку, хоть и
безалаберная она была. Ваш сын тоже… безалаберный?
– Почему же безалаберная? – проигнорировав вопрос про сына, пошла в
наступление Киреева. – Даша была хорошая девочка. Она нам говорила, что
весь дом на ней держится, что она все делает сама – и готовит, и стирает, и
рубашки брату гладит.
Зубов насмешливо созерцал собеседницу, а потом с сухим смешком
спросил:
– Мы сейчас о Дарье Врублевской говорим?
А потом без улыбки продолжил:
– Обстирывает, обглаживает и делает уборку приходящая экономка.
Готовит тоже, кстати, она.
– Но все экономка успеть не может! – горячилась Надежда. – Особенно,
когда гости наезжают и живут неделями!
– Да кто вам такую чепуху сказал?! Гости… Да единственный гость у них
– это ваш покорный слуга. И то в гостинице живу. А к Игорю так, поболтать
захаживал в свободное время. Повезло еще, что в тот вечер я тоже был у них
дома, а то некому было бы и неотложку вызвать.
– А!.. Вы, видимо, говорите о том вечере, когда из полиции позвонили,
чтобы якобы Дашенькин труп опознать?
– Именно, что якобы. Идиоты.
– Согласна с вами. Все, что произошло тогда, я считаю – просто
возмутительно. Но как же вы поняли, что Даша жива? Вы ведь на следующий
день звонили к ней на работу, чтобы передать, что брат попал в больницу.
– Да, звонил. Потому что на опознание мне пришлось вместо Игоря ехать.
Представляете, что я почувствовал, когда убедился, что это вовсе не Даша? Я
так на эту маленькую дрянь разозлился, что стал всюду разыскивать. Вот что ей
в тот вечер дома не сиделось, а? А она куда-то навострилась и брата не
предупредила. Он же из-за нее в больницу попал, и неизвестно пока,
выкарабкается ли.
Это выступление Надю покоробило. Хоть брат и в больнице, но жив, а
«маленькая дрянь» все-таки в могиле. Но Надя проглотила вялое возмущение,
не желая настраивать источник информации против себя, и проговорила
сочувственно:
– Так плох? Какое несчастье… В себя он пришел? Вы знаете, Феликс, в
чем еще дело. Не знаю, могу ли я вам доверить такие вещи…
Зубов скроил заинтересованное и очень серьезное лицо:
– Ну, конечно, Надежда Михайловна. Все, что касается моего друга, вы
можете мне смело доверить.
Надежда тоже развернулась к нему в пол-оборота, но тут ее
периферийное зрение зацепилось за что-то, чего в «Фольксвагене»
бизнесмена, пусть даже и из провинции, быть не могло. Надя резко вывернула
шею и увидела на заднем сидении кожаную дорожную сумку с торчащей из ее
расстегнутого зева человеческой головой. Она вскрикнула.
Хорошо, что в кабинет президента компании никто без доклада не
вваливается. Лицо у господина президента было такое… Больное было лицо.
Гримаса, а не лицо. То, что называют расхожим штампом – гримаса боли.
Полчаса назад Ираида принесла в папке документы на подпись и с какой-
то детской радостью положила их на край стола. Когда он с ними ознакомился,
то природу Ираидиной радости понял. Но не разделил.
Значит, решилась. Сильная. Или тут наоборот, слабость? Ну какая, на
хрен, тебе теперь разница? Сильная, слабая, гордая, падшая, какая еще?..
Восставшая…
Он сидел в своем президентском кресле за своим президентским столом
и размышлял.
Она молодец, что решилась. Только при чем тут она? Разве это не ты,
ухарь-добрый-молодец в считанные дни затравил ее настолько, что находиться
здесь ей стало невыносимо?
А может, она просто нашла себе подходящую вакансию, на хорошие
деньги, вот и уходит. Почему ты решил, что не найдет? Из-за возраста? Ерунда.
На возраст сейчас одни дебилы внимание обращают. Правда, таких
большинство. Значит, ей попался не дебил. Она знала, что отдел ее скоро будет