микробом злой тоски. Тем не менее, если уж она вытащила ее из передряги, то
теперь придется продолжать творить добрые дела, успокаивать и вытирать
сопли.
Инка еще плеснула, и они снова выпили, сунув в рот по маслинке. Тут
выяснилось, что самобичевание вкупе с самообличением ей уже надоело, и она
перешла в атаку, хотя никто ее не думал задевать.
– Вот ты на меня с осуждением, а что ты обо мне знаешь? Ты хоть
знаешь, каково это – смотреться в зеркало и видеть, что сделалось с твоим
отражением? Как оно изменилось? И наблюдать изо дня в день, как оно
продолжает меняться? Обрати внимание – бессильно наблюдать. И понимать,
что это даже не старость. Это ее преддверие. Но старость уже тебя ждет, где-то
тут, поблизости, в засаде. Причем это будет именно твоя старость. Не тети
Нюры, не бабы Мани, а именно твоя. Персональная. А ты ведь уже привыкла
быть молодой, и тебе совершенно не хочется, чтобы без твоего согласия в тебе,
подчеркиваю, в тебе, а не в тете Мане, вдруг начала грузиться какая-то
программа самоликвидации. И в зеркале ты скоро увидишь не себя, а
сморщенную жабью морду. Или что у жабы, рыло? Прикинь, как весело. Так
весело, что выть хочется, веришь?
Надежде не было весело. Все-таки заразила ее Инка своим микробом,
как Надя ни вертелась. Она резко отодвинула свой стул, закинула ногу на ногу и
потянулась за сигаретой. И сказала холодно: «А ты, Инн, забей».
Инка заткнулась и уставилась на нее недоуменно. А Надежда
продолжила неприязненно, чеканя слова:
– Ты зачем время гонишь? Ты разве дура? Забей. Живи. Я не призываю
тебя прятать голову в песок, старость неминуема, но зачем ее приближать? У
тебя есть в запасе кусок жизни, у тебя есть еще несколько нормальных лет, так
ты сама хотя бы их не убивай. Сама себя не обкрадывай. Это все равно, что с
середины отпуска терзаться, что скоро нужно будет выходить на работу. И пол-
отпуска коту под хвост. Я тебе доступно объяснила?
– Наверно, ты права, – сказала, помедлив, Инесса. – Только ведь все
равно страшно. Тебе страшно не бывает, а, Надежда?
– Ну и чего именно ты боишься? – спросила ее Надежда, которая знала
ответ.
– То, что стану сморщенная и дряхлая. Что молодые будут на меня
смотреть брезгливо. Что отстану от жизни. Вообще не смогу ее больше догнать.
Я даже про смерть вспомнила, веришь? У меня как лампочка в башке
включилась – умирать-то все-таки придется!..
– От жизни ты не отстанешь, – спокойно проговорила Надежда. – Что в
ней может быть нового? Ну, слова появляются новые, да кое-что еще по
пустякам. Смартфоны вместо мобильников. А что некрасивые мы станем… Ты
знаешь, Инн, я передумала пластику делать. Ну ее к бесам. Какой-нибудь нерв
перережут и будешь ходить с вечной улыбкой. Или чего похуже. Да и толку от
операции мало. Через год опять кожа обвалится, так что не хочу. И тебе не
рекомендую. О чем это я?.. А, о наших старых мордах. Ну, значит, будем жить
со старыми мордами, и молодые будут смотреть на нас брезгливо. А мы
наплюем. Или потерпим. Не это главное.
– А ты знаешь, что главное? – с невеселой усмешкой спросила ее
Инесса.
– Главное, Инн, в старую сволочь не превратиться. И вообще, Инесска,
не того мы с тобой боимся. Оказывается, бояться надо, чтобы не умереть без
покаяния. Мне так один знакомый дьякон сказал. А он знает. Ты поняла,
кулема?
Инка кивнула. Но она была уже прилично подшофе, поэтому Надя
особенно ей не поверила.
Потом они выпили на посошок, и Инка, наконец, решилась сказать ей
генеральное спасибо. Со «спасибо» у нее всегда бывал напряг, но тут она с
собой справилась и конфузливо произнесла:
– Надежда, я тебе очень и очень обязана. Если бы не ты, точно бы меня
упекли. Спасибо тебе, Наденька. Я ведь понимаю, иногда я была к тебе строга,
даже, наверно, сгоряча и несправедлива. А ты, тем не менее, пришла ко мне на
помощь. Скажи, почему? Ведь могла же спокойно остаться в сторонке и ничего
не делать. А ты решила вмешаться.
И Надя ей ответила:
– Инесс, у меня просто не было выбора. Я, в принципе, так рассуждала,
что немножко КПЗ тебе не повредит, но если бы тебя забрали, мне пришлось
бы все это время кормить твоего негодяя кота. А ты знаешь, что у меня
аллергия.
– Ну, ты ж и змея, – выдохнула возмущенно Инесса.
– А что ты от меня ожидала услышать? – хмыкнула Надя.
– Знаешь, милочка, такого даже от тебя не ожидала.
В шестом часу позвонил Андрей и предупредил, что снова задержится. С
начала марта он проводил много времени в своем клубе, готовился к
соревнованиям. Через два месяца, как раз ко Дню победы, их клуб будет
проводить реконструкцию какого-то древнерусского сражения, и Надя
обязательно поедет на железнодорожную станцию Запашино, в нескольких
километрах от которой на краю большого поля расположатся двумя лагерями
войска «противников». Андрей будет выступать за дружину князя Мстислава, а
с кем им предстоит сражаться, Надя не запомнила, да и неважно. Кажется, с
каким-то хазарским воеводой.
Клуб назывался «Ратибор», и был он военно-исторический. Наде
нравилось это увлечение сына. Правда, Андрей особенно не распространялся,
чем конкретно они там занимаются, но Наде было достаточно, что возвращался
он после тренировок абсолютно трезвый и не прокуренный. В отличие от
мамаши, ребенок был некурящий, а в этом клубе и все его члены, по всей
видимости, придерживались здорового образа жизни.
Еще Наде было известно, что у Андрея там есть девочка и что ее зовут
Наташа. Узнала она об этом, конечно, не от Андрея, а из случайного источника.
Что делать, он вырос, и с тех пор о жизни сына она узнавала из разных
источников чаще, чем от него самого.
Также она сделала вывод, что Андрей однолюб, по крайней мере в
обозримом временном промежутке. По меркам современной жизни дружба с
девочкой в течение двух с половиной лет вызывает уважение. Эта его черта
Надежду восхитила и удивила одновременно. Втайне она боялась, что тяга к
легкомысленным интрижкам передастся ему от отца генетически. Хотя, чего за
парня бояться? Но ей все равно не хотелось. А когда получила желаемое, снова
начала бояться, на этот раз совсем другого. Вдруг Андрейка слишком серьезно
относится к жизни и слишком привязчив? Тогда, если девочка его бросит или
изменит с эгоистичной непринужденностью молодости, то Андрей переживать
будет тяжело, хорошо если не до депрессии.
Она себя успокаивала тем, что, ежели и свалится на него такая беда, она
сможет ее вовремя рассмотреть и прийти на помощь, найдет, что сказать, как
отвлечь и успокоить. Хотя, признаться, в последние дни она редко задавалась
вопросом, о чем думает сын, пережевывая ужин, или с кем часами
разговаривает по телефону, закрывшись в своей комнате.
За первую неделю отпуска, который ее уговорил взять босс Лапин,
аргументировав это тем, что она устала от стрессов, и ей нужно хорошенько
отдохнуть и лишь потом принимать судьбоносные решения, Надежда
хорошенько отдохнула, вычищая квартиру. Она ее скоблила с таким рвением,
будто год в этих комнатах размещался чумной лазарет, а она была и не в курсе.
Наверно, она это делала напрасно, наверно, в дом своих девок Кирилл не
водил, но тем не менее у Надежды было стойкое ощущение повсеместной
тотальной грязи, и она решила, что с этим чувством не станет бороться, а
просто все вычистит и выбросит чужое.
Вещи Кирилла, уложенные в два чемодана и три коробки, она еще в
начале недели переправила в квартиру к Инессе, а сейчас просто «ловила
блох». «Блохи», а вернее, одна «блоха» обнаружилась, как ни странно, в