разворачивался, приседал…
Андрей не задел отца даже пальцем, напрасно новый мамин друг так
нехорошо про него подумал. Хотя, пусть лучше так и считает, Андрею спокойнее
будет. Их идиотский поединок закончился тем, что Кирилл Николаевич зашиб
переносицей дверной косяк. Покачиваясь, он сполз на пол и ненадолго потерял
сознание. Когда пришел в себя, то увидел Андрея, сидящего на корточках
напротив. Андрей сказал:
– Зря ты так. Я вообще-то поговорить пришел. Но нет, так нет. Значит, в
другой раз, – а затем добавил: – Маме про это не рассказывай. Скажи ей
лучше, что тебя так отделала шпана.
Кирилл люто взглянул на него, но тут же застонал от боли. Андрей
подумал, что болеть теперь у фазера будет много чего и долго.
Он помог отцу одеться и запереть квартиру, но из подъезда они вышли
поврозь. Андрею не хотелось, чтобы кто-нибудь видел их вместе возле этого
дома. Потом он ждал в подворотне пока папаша бакланил с каким-то пестрым
типом. Оказалось, что этот тип и есть хозяин «любовного гнездышка на час».
Потом Андрей поймал машину и загрузил Кирилла Николаевича на заднее
сиденье.
Сначала они думали, что поедут домой, но по дороге папашу затошнило,
и Андрей велел водителю ехать в ближайший травмпункт. Из травмпункта отца
прямиком отправили в больницу, и Андрею пришлось туда специально
приезжать, чтобы передать зубную щетку и старый мобильник. Новенький
смартфон, которым Кирилл так гордился, в процессе корриды был разбит
вдребезги и восстановлению не подлежал. Андрей пожалел его выбрасывать,
он любил разбираться в кишках всяческой электроники.
А потом мама сказала, что они с отцом разводятся. «Жесть», – сказал он
в ответ. И не знал, рад он или напротив.
Отец неисправим. Чувствовал ли Андрей на него обиду? Пожалуй, да.
Что-то вроде обиды. Но больше – боль. Потому что отец не должен был с ними
так поступать. Он так и подумал – с ними. С ним и мамой.
Андрей давно сделал свой выбор. Он не захотел принять подлый
нейтралитет, ни за кого не заступаясь и никого не обвиняя. Это неправильно –
не замечать, что один блудит, а другой по ночам плачет в подушку. Это
предательство, разве не так? И он решил, что не будет предавать маму.
«Да пошел он, – подумал с горечью Андрей. – Мама хоть поживет
спокойно. Конечно, если она его все еще любит, то поначалу ей будет тяжело.
Значит, надо ей какое-нибудь хобби придумать или на соцсеть подсадить,
новые впечатления, то, се. Отвлечется и забудет».
Но мама, кажется, решила вопрос по-своему. И как должен к этому
отнестись ее взрослый сын?
Андрей размышлял, глядя пристально на Лапина. Вот этот буржуй,
например. Должен ему Андрей доверять? Однозначно, не должен. Андрей его в
первый раз в жизни видит, не считая фоток на сайте. Ну, накидал он понтов с
курсом военной подготовки, ну и что? Это говорит о чем-то? Только о том, что у
него есть бабло, и на свои прихоти он его не жалеет. Вотрется к нам в доверие,
поморочит маме голову, потом она ему надоест, и все, привет вам, новые
мигрени. Фигнево.
– Видите ли, Иван Викторович, – проговорил Андрей, несколько
поколебавшись. – Мама вам, наверно, не говорила. Но я должен вас
предупредить. Она больна.
– Я знаю, – ответил легкомысленно Лапин, – она рассказывала, что у нее
аллергия. Но оказалось, что все не так страшно.
– Я неправильно выразился, Иван Викторович. Дело в том, что у нее нет
обеих ног. По самые колени.
Лапин ошарашено смотрел на Андрея, тот не отводил правдивых глаз, в
которых уже блеснули предательские слезинки.
– Да как же так?.. – пробормотал огорошенный Лапин. – Да нет, чепуха
это, бред. Я же сам видел, как она отплясывала на нашем банкете… Что вы мне
заливаете, молодой человек?
– Протезы, – проникновенно ответил Андрей. – И сильные
обезболивающие средства. Про летчика Маресьева читали? Вот и она тоже,
даже танцует иногда. А потом придет домой, в комнате своей закроется и
плачет. После этого вашего банкета тоже плакала. Потому что обезболивающее
со спиртным было нельзя.
Лапин смотрел на Надиного сына и торопливо соображал: стебется
подросток или и вправду с Надей такая беда? И что теперь он должен делать?
Зачем мальчишка вообще ему об этом сообщил?
– И зачем вы мне об этом сообщили? – спросил Андрея Иван, забыв, что
они уже на «ты».
– Вы мне понравились, – кротко ответил Андрей. – Я не хочу, чтобы вы
оказались в ложном положении, когда решите предложить маме руку и сердце.
Она вам, конечно, сразу же расскажет о своем физическом недостатке, будьте
уверены, расскажет, но вам-то каково будет узнать об этом так внезапно? А вы
уже ей предложение сделали, что же теперь, обратно его забирать? Да и хоть
бы просто захотите с ней… позагорать, к примеру. Поедете с ней на пляж, а
спутница ваша, как была в плотных колготках и юбке, так и осталась, на
солнцепеке. Вы с вопросами, она в слезы. Надо мне это? Нет, не надо мне,
чтобы мама опять в слезы. Она свое уже выплакала.
Последнюю фразу он сказал другим тоном.
Лапин стоял, задумавшись. И вдруг поверил, что у его Нади такая беда. И
что плачет она по ночам от боли. И что ей тяжело смотреть на свои культи,
тяжело каждое утро стягивать на них грубые кожаные ремни, крепящие к
натруженному телу жесткие, неудобные протезы.
Он протянул Андрею руку и сказал:
– Спасибо, что предупредил, Андрей. Так, действительно, лучше. У меня
будет время подумать, что тут можно предпринять. Ну что, после тренировки
поедем? Я тебя в машине подожду.
– Куда? – тупо спросил его Андрей.
– Как куда? К вам домой, куда же еще. Ты будешь знакомить меня с твоей
мамой, тянуть я не намерен. Придумай какую-нибудь историю поромантичнее,
лады? Чтобы она ничего про наши первичные противоречия не знала, ни к чему
ей это.
– А как же протезы? – не отставал Андрей.
– Да ну что ты ко мне с этими протезами пристал? Съездим с ней на
майские в Австрию, там хорошие ортопеды. Будут у нее ножки лучше прежних.
Как понял, рядовой?
Андрей все понял. Андрей пожал протянутую руку.
Бурова скучала. Время пить утренний кофе, а Катерина опять что-то
переналаживает в сети и загружена по макушку, Алинка снова в поликлинике
сдает очередные анализы, а Киреева вообще на работу не ходит, и что там у
нее, непонятно.
«А позвоню-ка я ей», – решила Валерия и вышла с мобильником в
коридор, подальше от любопытных ушей своих «маркитанток».
– Да, Лерочка, здравствуйте, – услышала она веселый голос Киреевой,
который несколько перекрывал мерный собачий баритон.
– У вас что там, собака поблизости?
– Какая собака? Ну что вы, Лера, вы же знаете, у меня на них аллергия.
Тут площадка собачья рядом, но я сейчас отойду.
Колян возмущенно взглянул на нее и обнажил клыки, готовясь еще раз
гавкнуть, но Надя просительно приложила палец к губам, и Колян обиженно
отвернулся. Она отцепила его от поводка и бросила мячик. Колян ускакал
играть с мячиком. Надежда перевела дыхание.
Она приехала специально, чтобы погулять с Ваниной собакой, пока ее
хозяин торчит на работе. Она приезжала вчера и приедет, наверно, завтра. Это
целиком ее инициатива, но Иван, кажется, рад. Пес пока еще вредничает, но
Надя сможет подобрать к нему ключик.
– Что нового у вас на работе, Лерочка? – оговорилась она.
– Что значит «у вас»? Увольняться собрались?
– Вы же знаете. Отдел расформировывается.
– Ну, так ко мне переходите. У меня Кошелева на пенсию собирается, а
вы как раз на ее место. Хороший вариант.
– Этот хороший вариант уже занят моей Оксанкой, вы не забыли? Да и не
понимаю я ничего в вашем маркетинге.
– Ага! Гордость не позволяет! В подчиненных у меня ходить не желаете!