Души гордецов следуют своим путем под звуки молитвы «Отче Наш». В молитве часто повторяется местоимение «мы», и Данте важно подчеркнуть эту общность, отрицающую гордое «я». На этом ярусе Чистилища ангел стирает со лба Данте грех гордости. Множество примеров, открывающихся глазам поэта под ногами на камне, говорит об умалении значимости собственного «я», растворении его в других тщетных проявлениях гордыни. Искусство, во что бы то ни стало, должно рассматриваться только само по себе; благородство рождения и место обитания не дают душе превосходства; следовательно, нет разницы между человеком и человеком. Бремя, отягощающее нас, — это наше собственное бремя, и нам нести его до тех пор, пока Господь не сочтет искупление достаточным. Но позже, на самом высоком ярусе, мы увидим, что это еще не вся правда, поскольку Бог будет удовлетворен только тогда, когда и мы удовлетворимся состоянием своей души. По словам Стация, души в чистилище возносятся тогда, когда желают и могут подняться; когда их воля к восхождению пересилит тяжесть греха. Так действует божественная справедливость. Но это просто означает истинное пробуждение любви в человеке. Гордые молятся за тех, кто на земле, и за тех, кто на земле молится за них, чтобы они «чистыми и светлыми» могли войти в пространство полной свободы всех утвержденных образов, даже незримых и невообразимых.
Ангел второго яруса выходит им навстречу, указывая путь. Второй ярус для завистников. Здесь отмечена роль зрения, поскольку зависть часто порождена глазами завистника. Потому обитатели второго яруса предстают перед нами с зашитыми веками. «У всех железной нитью по краям // Зашиты веки...». Этот грех не свойственен великодушным, и Данте не рассчитывает провести здесь много времени. Завистники одеты во власяницы цвета камня. Они лежат на голой скале; солнце светит на них, но они не видят света. Их души темны, поскольку им была недоступна радость за других людей, испытывавших удовольствие. Почему так? Может быть, они были настолько глупы, что считали себя выше других? Может быть, они сравнивали себя с другими и считали себя обделенными по сравнению с другими? В том мало чести. Они не способны к обмену с небесами, солнце содружества не для них. Гвидо дель Дука признается: «Так завистью пылала кровь моя, // Что если было хорошо другому, // Ты видел бы, как зеленею я». Зависть легко перерастает в ненависть, и тогда это уже застывший ледяной взгляд в нижнем круге ада. Зависть — это предательство человечности. «О род людской, зачем тебя манит // Лишь то, куда нет доступа второму?» (XIV, 86–87) — восклицает дель Дука. Он обвиняет индивидуализм завистников, не способных разделить радость с другими.
Вергилий замечает: «Вкруг вас, взывая, небеса кружат, // Где все, что зримо, — вечно и прекрасно, // А вы на землю устремили взгляд». Но для Данте такой ответ слишком прост. Он просит учителя разъяснить ему увиденное на втором ярусе. Вергилий не отказывается.