Жена Дельвига писала подруге при посылке гравюры Уткина: «...Вот тебе наш милый, добрый Пушкин, полюби его... Его портрет поразительно похож, как будто видишь его самого. Как бы ты его полюбила сама, если бы видела его, как я, всякий день. Это человек, который выигрывает, когда его узнаешь»[60].
Почти столетие публика, художники, скульпторы, пушкинисты брали за образец то изображение Пушкина, которое оставил О. Кипренский. Несколько поколений, по словам художника и искусствоведа Игоря Грабаря, «жили, дышали именно этим образом»[61]. А сколько портретов варьировали запечатленный Кипренским образ поэта!
Итак, прижизненные пушкинские портреты акцентировали (за исключением И. Линева) те свойства поэта, которые были присущи «сыну богов, любимцу муз и вдохновенья». Они запечатлевали Поэта, гения, следуя распространенному в ту пору представлению о «жреце священного огня».
Есть в усвоенных публикой представлениях перекличка с образом романтического певца, который нарисовал сам Пушкин в «Евгении Онегине»,— это Ленский, поэт, который «...из Германии туманной Привез учености плоды, вольнолюбивые мечты, Дух пылкий и довольно странный, Всегда восторженную речь И кудри черные до плеч...»
Сам Пушкин ко второй половине 20-х годов жизнью и творчеством своим утверждал иной тип художника — человека, живущего всеми интересами эпохи, бунтаря, восстающего против мирского и вселенского зла, новатора, пророка.
Стремясь быть объективными и рисуя «с натуры», «черта в черту», живописцы подчеркнули все же наиболее общие, признанные и понятные публике впечатления о гении поэзии. Это и вызвало одобрение современников, пусть не полное их единодушие, но все же признание, что облик передан верно...
Немало поводов для размышлений дают споры, насколько верно запечатлен Пушкин, в какой мере схож поэт со своими изображениями. Нетрудно заметить, что восторженные отзывы даже о прославленных портретах не вполне согласуются с отзывами о внешнем облике Пушкина ряда его современников. Мы упоминали поразительное сходство, замеченное Никитенко, портрета Кипренского с оригиналом. Но тот же Никитенко оставил иное свидетельство. Повстречав поэта в 1827 году у А. П. Керн, он записал: «Это человек небольшого роста, на первый взгляд не представляющий ничего особенного. Если смотреть на его лицо, начиная с подбородка, то тщетно будешь искать в нем до самых глаз выражения поэтического дара. Но глаза непременно остановят вас: в них вы увидите лучи того огня, которым согреты его стихи — прекрасные, будто букет свежих весенних роз, звучные, полные силы и чувства»[62].
В. А. ТРОПИНИН. А. С. Пушкин. Набросок.
В. А. ТРОПИНИН. А. С. Пушкин. Этюд маслом. 1827.
Отблеск живого огня хранит взор поэта на портрете Кипренского, но возвышенность взгляда не исчерпывает богатства выражений, гаммы переживаний и чувств, столь свойственных быстро меняющемуся облику Пушкина. Да и могли ли передать это живописцы? В этом плане любопытно сравнить два подготовительных наброска к портрету работы В. Тропинина. Живописец сделал набросок карандашом на бумаге и маслом этюд на доске[63] (см. с. 50 и с. 51). Видимо, именно они сделаны с натуры, в присутствии поэта... При сопоставлении подготовительных набросков с окончательным вариантом (с. 44.) отчетливо видно, как «сглаживал» Тропинин точно подмеченные индивидуальные особенности пушкинского облика, выразительного, подвижного, стремительно меняющего выражение. На этюде, который стал известен публике лишь сто лет спустя (впервые опубликован в 1914 году), художник схватил и передал блеск, выпуклость быстрых глаз. Черты лица в динамике, будто вздрагивают...
На эту отличительную особенность этюда обратил внимание искусствовед И. Зильберштейн, отметив, что именно на этюде Тропининым передана внешность поэта без прикрас, «без тех элементов идеализации, которые имеются почти у всех художников, писавших Пушкина. Тропинин дал на этом этюде прежде всего живого человека,— над художником в часы создания этюда не довлело сознание, что перед ним гениальный современник».
Кипренский, Тропинин, Уткин воплощали представление о гении, питомце Муз, осененном печатью избранничества, вдохновенья, о человеке высокого достоинства и «самостоянья»... Таким предстал поэт перед публикой во второй половине 20-х годов, в пору наивысшей славы.
61
Грабарь И. Внешний облик Пушкина // А. С. Пушкин. 1799—1949. Материалы юбилейных торжеств.—М.; Л., 1951.—С. 148.
63
Этюд воспроизведен на обложке специального выпуска альманаха «Прометей», № 10 (М., 1974), посвященного А. С. Пушкину.