В противовес теории «официальной народности» (воспевавшей нерасторжимость народа с самодержавием в духе Бенкендорфа и Уварова) Гоголь вскрывает истинно национальные черты пушкинского творчества и биографии поэта («самая его жизнь совершенно русская»). Отмечается замечательное владение русским языком, в котором поэт открыл необыкновенное богатство, силу, гибкость. Поэт раздвинул языку «...границы и более показал все его пространство». От других литераторов, по мнению Гоголя, Пушкина отличает редкостное умение немногими чертами «означить весь предмет. Его (Пушкина — Е. В.) эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание; кисть его летает. Его небольшая пьеса всегда стоит целой поэмы. Вряд ли о ком из поэтов можно сказать, чтобы у него в коротенькой пьесе вмещалось столько величия, простоты и силы, сколько у Пушкина»[91].
Не менее важным достоинством Пушкина автор «Нескольких слов о Пушкине» считает умение «быть верну одной истине» — правдивость отражения жизни. Поэт сумел погрузиться в сердце России, предался исследованию жизни и нравов соотечественников. Примечательную деталь отметил Д. Д. Благой. Наброски статьи о Пушкине в гоголевских рукописях обнаружены между приписками к «Ночи перед рождеством» и началом «Портрета». Повесть, как известно, связана с размышлениями о возможных путях для художника (угождение публике или «верность истине»). Таким образом, определение важнейших черт пушкинского своеобразия перекликается с уяснением Гоголем собственной писательской позиции[92].
Обратим внимание еще на один мотив статьи, свидетельствующий об огромном влиянии поэта на современников. По цензурным причинам он не попал в опубликованный в сборнике «Арабески» текст, однако в высшей степени любопытен как свидетельство воздействия Пушкина на современников. Пушкин, по словам Гоголя, «...был каким-то идеалом молодых людей. Его смелые, всегда исполненные оригинальности поступки и случаи жизни заучивались ими и повторялись, разумеется,... с прибавлениями и вариантами... Его стихи воспитали и образовали истинно-благородные чувства, несмотря на то, что старики и богомольные тетушки старались уверить, что они рассеивают вольнодумство, потому только, что смелое благородство мыслей и выражения и отвага души были слишком противоположны их бездейственной вялой жизни, бесполезной и для них и для государства»[93].
Итак, еще при жизни Пушкина были высказаны первостепенной важности суждения: «Пушкин — поэт действительности» (Киреевский) и «Пушкин — национальный русский поэт» (Гоголь) .
«...Имя славное твое
Веков грядущих достоянье»[94]
Посмертная маска А. С. Пушкина. 1837.
Весть о дуэли и гибели поэта вмиг разлетелась и всколыхнула Петербург. Вся грамотная Россия «содрогнулась от великой утраты»[95].
И. И. Панаев (писатель, журналист, впоследствии сотрудник «Современника» Н. Некрасова и «Отечественных записок» А. Краевского) вспоминал, что у дома поэта не было ни прохода, ни проезда в те дни. Толпы народа осаждали с утра до ночи. Извозчиков нанимали, говоря: «К Пушкину!» Собрались почтить память поэта люди разных чинов, сословий и званий. Это напоминало народную манифестацию, было похоже «на очнувшееся вдруг общественное мнение. Университетская и литературная молодежь решила нести гроб на руках до церкви; стихи Лермонтова на смерть поэта переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми»[96].
Волнения, вызванные гибелью Пушкина, обеспокоили власти. Министр просвещения дал приказ не печатать некрологи. Чтобы отвлечь студентов от участия в похоронах, в учебных заведениях было объявлено об ожидавшемся посещении министра. Без каких-либо извещений был изменен церемониал погребения. Ночью, тайно тело было перенесено из дома поэта в Конюшенную церковь, оцепленную верховыми жандармами. Туда пускали только по билетам. В толпе, усеявшей площадь, сновали квартальные надзиратели, в соседних дворах были выставлены пикеты.
Наперекор препятствиям, чинимым властями, на площадь к небольшой церкви, где отпевали Пушкина, стеклись невиданные толпы народа. «...Среди всеобщего участия к умершему, среди всеобщего глубокого сожаления» как-то сами собой сложились «действительно народные похороны»,— записал в своем дневнике А. В. Никитенко[97].
91
Гоголь Н. Арабески.—СПб., 1835,—Ч. I; Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.—М., 1952.—Т. VIII.—С. 51—52.
92
Благой Д. Д. Гоголь — наследник Пушкина // Николай Васильевич Гоголь: Сб. статей.— М., 1954.— С. 24—29.
94
Строки из стихотворения Н. С. Тепловой «На смерть Пушкина» из кн.: Русские поэты о Пушкине: Сборник стихотворений / Сост. В. Каллаш.— М., 1899 — С. 88—89.